Я ненавидел то, что был таким слабым. Когда прислонился к холодному кафелю, представлял, как целую Донну, раздвигаю ее ноги, вторгаюсь в нее, и ее киска становится скользкой от моих прикосновений. Моя другая рука ласкает ее попку, и Донна бы вскрикнула, когда я дразнил бы пальцами ее клитор. Твою мать.
Я стоял под струями воды и резко вдохнул, когда Мелони сжала мой член. Я опустил голову и затем посмотрел ей в глаза. Я не видел страсти, которая всегда присутствовала во взгляде Донне. В Мелони были лишь похоть и недостаток внимания. У меня не было с ней тем для разговора, и в этот момент ее грубая ладонь меня не заводила. Я не чувствовал ровным счетом ничего, кроме отвращения и стыда. Я закрыл глаза, пытаясь получить хоть какое-то удовольствие, чтобы отвлечься от злости, но все было тщетно. У Донны по спине всегда спадали темные локоны, в отличии от прямых светлых волос, которые сейчас были передо мной. И тело Донны было потрясающее податливым. К ней все время хотелось прикасаться.
- Ты не можешь трахать меня и представлять кого-то другого, - сказала она тихим голосом. - Это не честно по отношению ко мне. Не важно, сколько пройдет времени, Адам. Я всегда буду любить тебя. И со временем ты забудешь ее.
- Нет, - резко выдохнул я, выходя из душевой кабины и вытираясь полотенцем. - Я никогда не смогу ее забыть. Даже если я снова начну отношения с тобой, до боли родной запах другой женщины будет преследовать меня днем и ночью. Она говорила со мной, а я уже скучал по ней. И я не буду одним из тех глупцов, которые говорят, что им хорошо с девушкой, только потому, что она раздета, - бросил я ей полотенце. - Я знаю, что буду скучать по ней и сравнивать каждую последующую женщину с ней же. А ты достойна большего. Уходи, Мелони, - вышел я из ванной. - Уходи.
- Ты настолько ее любишь, что скатился к просьбе о дружбе со мной? - услышал я ее голос за спиной спустя несколько минут, когда застегивал рубашку.
- Я не хочу дружбы с тобой, - посмотрел я на девушку, повернувшись. - Я ничего не хочу с тобой.
- Адам, нам ведь было раньше хорошо, - натянуто улыбалась она. -Мы можем выпить, и ты будешь со мной более дружелюбным.
- Такого количества алкоголя в мире не существует, - подошел я к девушке, убирая мокрую прядь светлых волос с ее лица. - Найди того, кто будет относиться к тебе, как к дару. Для кого ты будешь смыслом жизни. И не соглашайся на меньшее. Никогда.
- Я люблю тебя, - потекли слезы по ее щекам.
- Нет, Мел, - отошел я и, взяв в руки телефон, вызвал ей такси. - Я просто не иду тебе в руки, ты пытаешься меня исправить и порой, сама того не замечая, поклоняешься мне. А это можно назвать как угодно, но только не любовью.
«Противиться женским капризам - все равно, что дуть на волны». Иржи Грошек.
Встряхнув головой, чтобы очистить мысли, я направился в спальню. Я не менял простыни с тех пор, как Донна спала на них последний раз, и, разблокировав телефон, уставился на ее фото. Какое-то время сидел дома. Я был один, думал о том, что теперь все будет по-другому, и о том, как заставить Донну вернуться ко мне хотя бы ради безопасности. Хотя я врал сам себе. Больше всего на свете я хотел, чтобы она была просто со мной, а ее безопасность была бы для меня как бонус.
Затем я вспомнил о письме, которое нашел у нее в квартире во время собственного обыска спустя неделю, как она уехала. Я перечитывал его десятки раз и сам взял листок и ручку, попробовав выложить свои мысли на бумагу.
«Ты написала письмо, рассказав о том, что чувствуешь. Но также ты спросила, за что я могу любить тебя. Да, ты сломлена, но у меня все равно есть причины. Я люблю тебя не за что-то, а вопреки всему, и еще по многим причинам. Я счастлив рядом с тобой, и ты знаешь, как заставить меня улыбнуться. Мы можем говорить обо всем и ни о чем. Тебе интересны мелочи. Все мелочи, и ты всегда неожиданно приходишь, как бы банально это не звучало. Ты непредсказуемая. Уникальная. Умная. Тебе нравится быть красивой. Я становлюсь иррационально счастливым рядом с тобой. И самое главное - мое сердце бьется ради тебя».
Телефон издал сигнал, и я ответил, увидев фотографию отца.
- Отец, - сказал я.
- Ты думал, что делаешь? - слышал я злость. - Почему я должен тебе помогать калечить людей?
- Мне нужно было это.
- Это помогло тебе, сын? То, что ему накладывали швы, удовлетворило твое эго?