Уж лучше бы в данном случае шахматная игра, чем… Воевать надо с противником. А когда — перед лицом общего неприятеля — затевается драка между своими же командирами, между начальником и подчиненным, тогда поражение неминуемо и не спасет никакой солдатский героизм, никакой энтузиазм…
Ладно! Текст он возьмет с собой, а там — по обстоятельствам: либо вручит, либо изложит устно, либо и то и другое. Пора собираться в путь!
Прибыв в Симбирск, Тухачевский прямо со станция отправился на пристань. Вечерело, но жара не ослабевала, и он подумал, что правильно сделал, оставшись в легкой гимнастерке. На улицах его внимание было привлечено необычным оживлением, около пристани — еще суматошнее. Какие-то отряды, множество матросов — надо полагать, прибывших вместе с главкомом. Ничего сверхъестественного в этом не было, но ощущалось нечто лихорадочное, настораживающее.
Главком принял его в своей каюте на верхней палубе быстроходного судна «Межень». В каюте было прохладно, на столике стоял небольшой самовар, тут же — сахар, хлеб, аккуратно нарезанные ломти копченой свинины. Стаканы в надраенных подстаканниках, бокалы, бутылка без этикетки…
Еще с порога Тухачевский козырнул, весь подобрался по давней гвардейской привычке, отчеканил:
— Товарищ главком фронта! Командующий 1-й армией Тухачевский по вашему приказанию явился!
— Чувствую военную косточку! — Муравьев поднялся со стула, пошел навстречу, в летнем белом кителе, радушный, приветливый. Пожал руку, пригласил к столу, и обратился к присутствовавшему нарядному адъютанту: — Вот, Нестор, при случае встань между мною и командармом, задумай любое желание, исполнится непремено. Мы ведь с Тухачевским тезки, он тоже Михаил.
Смуглолицый Нестор улыбнулся шутке начальстиа, непринужденным движением откинул рукава алой черкески, взялся за бутылку, ловко и расторопно наполнил бокалы, после чего, поймав ему понятный взгляд главкома, бесшумно покинул каюту.
— По махонькой, а? — предложил Муравьев. — За сегодняшнюю встречу и завтрашнюю победу!
— Благодарю, — сдержанно ответил Тухачевский, не притрагиваясь к бокалу, который явно не соответствовал понятию о «махонькой».
— Ну, как знаете, — не стал настаивать хозяин. — А я уж, с вашего позволения, приму. Для взбодрения. А то всю ночь не спал, работал. Да еще помитинговали в пути. Пришлось кое-что разъяснить нашим ороликам… Эх, легко пошло! Напрасно отказались… Ну, а от чаю-то, надеюсь, не откажетесь?
— От чаю не откажусь.
— И на том спасибо, — хмыкнул Муравьев, собственноручно подставляя стаканы под кран самовара. — Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет. Правда только в революции. А мы с вами солдаты революции, стало быть, солдаты правды…
Главком болтал благодушно, а Тухачевский, прихлебывая горячий чай (весьма кстати, а то в горле пересохло), все никак не мог решить, вручать ли письменный текст рапорта или высказаться устно. И вообще, для чего этот вызов? Для пустопорожней болтовни за чаепитием? Или главком таким способом налаживает отношения и заодно прощупывает?
— Да, дорогой мой тезка, — продолжал тот, вгрызаясь и бутерброд с ломтем свинины и энергично жуя. — Мы с вами солдаты революции. Мы боремся за одно общее дело, за дело нашего русского народа. Или я не прав? Можете не отвечать, знаю, что прав. Я все знаю! Знаю и то, что иные, в Москве и даже здесь, на Волге, глядят в мою сторону косо. Дескать, бывший подполковник — раз. Левый эсер — два. Такой-сякой немазаный — три. Но из партии левых эсеров я теперь вышел. Потому что не поддерживаю того, что они натворили в Москве. Молодцы большевики, не стали разводить тары-бары, живо усмирили. Это вам комплимент, как большевику. А то, что я был подполковником, а не молотобойцем или грузчиком… Так ведь и вы, насколько мне известно, не из кузнецов. И в прошлом — не фельдфебелишко какой-нибудь, а?
И он подмигнул по-свойски.
— Разрешите доложить… — начал было Тухачевский, воспользовавшись долгожданной паузой и делая попытку встать, но Муравьев решительно нажал на его плечо, почти приказав:
— Сидите. Да сидите же!.. Вот это наше непроизвольное стремление вскочить перед вышестоящим начальством. И ваше «разрешите»… Какой-нибудь шпак: непременно сказал бы: «можно?». А вы — «разрешите»! Не скрою, мне эти ваши манеры импонируют. И я, честно говорю вам, рад, очень рад, что нам пофортунило вместе работать. Уж поверьте…