У меня аж глаза на лоб лезут — вижу свой шок в зеркало. Во рту щетка, волосы растрепаны.
— Селиверстов, свали в туман, — бурчу, на секунду вытащив средство гигиены. — Моя ванна!
Пару раз провожу по зубам, в дверь опять стучат. Настойчиво, нетерпеливо:
— Я дверь вышибу, будешь потом душ принимать на моих глазах!
Эта мысль не нравится, но игнорю. Ополаскиваю щетку, ставлю в стаканчик. Беру расческу, провожу по волосам… и тут дверь с грохотом распахивается:
— Обалдел?! — выдыхаю оторопело. Воинственно стою в одном белье и с массажкой в руках. Игнат тоже красава — в боксерах, спасибо хоть их надел. — Ты… ты… неандерталец! — негодую праведно.
— Мгм, знаю, не только ты заметила мои изысканные манеры, — ухмыляется чересчур самонадеянно. — И сейчас из этой пещеры тебе лучше смотаться, а не то.
Его откровенно похотливый взгляд прогуливается по мне, задерживаясь на некоторых участках, которые приличной девушке стоит прикрывать. Заливаюсь краской смущения, грудь яростно вздымается, что не ускользает от Селиверстова.
— А не то я покажу, что такое первобытное желание, и от души продемонстрирую, как именно брали тех, кого хотели!
Дергаюсь к выходу, словно ошпаренная, но в проеме Игнат отрезает дорогу, рукой преграждая путь:
— Малыш, тебе реально не хочется? — не скрывает недоумения и надежды.
— Неа, — рьяно мотаю головой. Проныриваю под локтем, и только в комнате понимаю, что забываю вещи в ванной.
Звук льющейся струи пригвождает к месту.
Опять? Блин, он что, реально опять ссыт, не стесняясь меня?
Сердце недовольно бьется в негодующем темпе. Шумно выдыхаю.
— Ко мне присоединишься? — вырывает из коматоза голос Игната, чуть приглушенный гулким плеском воды из крана.
Хватаю из шкафа новые джинсы и футболку. Сдергиваю с вешалки толстовку. В рюкзак запихиваю тетради и учебники. Вжикаю молнией и выскакиваю из комнаты прежде, чем сосед выходит из уборной.
— Что у вас за грохот? — волнуется ба, когда стремительно сбегаю в зал. Родственница как раз выходит из кухни, вытирая о полотенце руки.
Отец и дед сидят в зале и завтракают.
— Этот… этот, — бурлит гнев, — дикарь, — наконец выдавливаю слово, боясь высказаться тяжелее, — сломал дверь в ванну!
— Что? — ахает бабуля, но дед удерживает ее за руку:
— Успокойся, все поправимо!
— Прямо Шекспировские страсти, — мрачно подмечает папа, крутя чашку в руках, — ни стыда, ни совести, ну и взрослость изо всех мест…
Насупливаюсь, но зачем в перебранку бессмысленную вступать? Если отец хочет на меня повесить все грехи — его не переубедить, пока полностью не уступлю его позиции. А я… я не хочу уступать! Черт! Я… я тоже твердолобая и вредная.
— Он ведь нечаянно? — допытывается мягко бабушка.
Блин, я прямым текстом говорю, что сосед дверь сломал, а мне учиняют глупый допрос в надежде на обратное. И взгляд, молящий опровергнуть сказанное…
Не хочу расстраивать родственницу.
— Не важно, — качаю головой, чуть поостыв, — суть в том, что дверь теперь без замка!
— Вот видишь, — натянуто кивает дед. — Починю…
— Да ладно, — небрежно отмахиваюсь, — Игнат такой милый, что я подумываю ему свою комнату отдать! Насовсем!
— Мгм, согласен, — раздается ненавистный голос. Селиверстов с ленцой сытого кота спускается по лестнице. Рюкзак через плечо. — С тобой в придачу. Кстати, я подумываю колечко тебе купить. Нужно же наши отношения узаконить!
— Прекрати! — не выдерживает папа. Поднимается, упираясь руками в стол. — Ты тут только гость, а ведешь себя так, словно…
— Насколько знаю, мы почти родственники. Вы, кстати, уже сделали предложение маме?
Отец не отвечает, лишь багровеет. Селиверстов продолжает искусно отыгрывать роль гада:
— Вот, — кисло подытоживает, — я не хочу быть, как вы… Я, может, еще тот говнюк, но если испортил девчонку, женюсь!
— Я не голодна, — подрываюсь из-за стола. — Пока всем, — даю отмашку и спешу прочь, чтобы не слышать дальнейшую ругань.
Уже было покидаю зал, но Игнат успевает меня нагнать возле двери из дома в гараж:
— Мы не закончили, Королек! — рукой упирается в косяк, не позволяя выйти. Зло кошусь через плечо:
— Мы и не начинали. Пусти! — молча пилим друг друга взглядами.
— Ирк, — с теплотой и нежностью, интимно с хрипотой, так проникновенно, что удушливо становится. Завороженной идиоткой стою и жду продолжения. — Ирк, — ощущаю прикосновение к бедру, меня накрывает праведным негодованием:
— Пусти, — повторяю с угрозой и наступаю Игнату на ногу. Он терпит, но чуть морщится: