Какой же у него чарующий бархатный голос! Мощнее любой известной дури. Сейчас кончу только от его шуршания, хрипоты.
Но я не в силах говорить, меня пожирает огонь, лишь мечусь по подушке, остатками не перегоревших мозгов понимая — ни за что не скажу, что он хочет услышать. А я знаю, чего этот гад желает.
Нет уж… не получит!
— Ир, — с болью взывает к состраданию Игнат, — ну, хоть коснись меня, — носом утыкается в висок, пыхтит яростно, натянутый, точно струна.
Совсем одурел?
Чуть не давлюсь негодованием, но вместо язвительной реплики рукой сильнее зажимаю его волосы, не позволяя отстраниться, а другой касаюсь мощного плеча. Скольжу, описывая рельефы шикарного тела, проникаю под резинку боксеров. Готова сгореть от стыда, но уверенно провожу ладонью по твердому, упругому возбуждению. Боже! Никогда не трогала чего-то более… восхитительного! Это так приятно. Горячее, пульсирующее… оно живое…
— М-м-м, — стонет протяжно Игнат. — Обхвати его! — командует тихо, и как только выполняю поручение, жадно припадает к моим губам. Отвечаю, но на миг торопею, когда сосед вторгается языком, едва не засадив его по гланды, и в этот же момент качает бедрами.
Зачем-то отвечаю на вызов. Языком сражаюсь за свободу и в то же время плавлюсь от напора и умелой игры пальцев Игната.
Мой хват слабеет.
Боже! Что мы делаем?
Пустая мысль улетает в никуда, интимный шепот на грани рыка заставляет вновь подчиниться:
— Ирка, держи крепче, дай хоть так кончить, — умоляет надрывно.
Держу, не отпускаю…
Игнат опять двигает бедрами, пальцами продолжая подстегивать меня к вершине, где смогу забыться. Я в этом уверена… Где-то там… буду, как небожитель. Так ощущения подсказывают. И я хочу…
В бога не верю, но, блин, сейчас хочу стать чертовым небожителем! Парить в нирване…
Меня укачивает волной, чувственной, горячей. Стискиваю хозяйство парня сильнее. Движения становятся резкими, частыми. Дышим жарче, тяжелее, голоднее. Да, я вот-вот причалю к берегу, правда, сама не знаю, какому.
Меня штормит навстречу пальцам. Тело изнывает, губы дрожат. Мне плохо, одиноко, но в то же время я на подходе к… восхитительной эйфории.
Игнат качается ко мне с протяжным стоном через боль: «М-м-м!!!».
Его хозяйство напрягается, чуть вибрирует. Не выпускаю, но ощущаю, что по пальцам стекает нечто теплое.
Мысль вновь улетучивается. Под бархатный рык Игната поспеваю и я — рвано всхлипываю, прогибаюсь навстречу. Меня прошибает разрядом так сильно, что тело начинает мелко потряхивать, словно в лихорадке.
Зубами вонзаюсь в плечо соседа, проглатывая еще более громкий, постыдный стон блаженства.
Я в Раю… парю… лечу… словно снежника, лениво падающая с неба. Как хорошо… томительно сладко.
Сердце скачет так рьяно, что эхо отдается в голове, даже уши закладывает… Эйфория, что б ее…
Эйфория как-то быстро отступает. Закрадывается гнусная мыслишка, что я натворила нечто омерзительно-неправильное, но такое… приятное, что впору краснеть, да глаза отводить.
Озноб тихонько отпускает, а с ним подкатывает жгучее чувство стыда. Едкое, проказливое…
— Да, малыш, — со смешком выдыхает Игнат, все еще пыхтя, как паровоз, и смачно целуя в висок. — Мы как школьники…
Вот так, в объятиях Селиверстова, медленно прихожу в себя.
Лежим, сопим… Потные, горячие… развратные…
Рассудок, ты где?!
Меня колотит, сердце все еще готово выскочить из груди, но по телу бегают теплые волны удовольствия.
— Ты что, кончил мне в ладонь? — понимаю, что не самая умная фраза после случившегося. Возможно, глупо, но уточнить нужно.
— Ах-ах, — с непонятным надрывом кивает Игнат, — ты мне, кстати, тоже…
— Ужас! — признаюсь, еле совладав с осипшим голосом.
— Не, малыш, спасибо хоть так, а то если сам… без помощи… в боксеры — жуткий стрем!
— Блин, — закрываю на миг глаза, — да по мне вся эта ситуация в целом — стрем!
— Думаешь, я часто занимаюсь петтингом? — мутно-серые глаза дотошно изучают мою физиономию.
— С твоей бурной сексуальной жизнью… — начинаю робко.
— Бл***, да я только в школе пару раз этим баловался, и то, потому что девственницу разводил на трах.
Правда заметно отрезвляет. Нервно сглатываю:
— Мило.
Знал бы ты…
— Ир, — бормочет проникновенно Игнат, — ты хоть представляешь, что с нами творишь?