— Я не уверен ни в чем. Как я и сказал – это в высшей степени безумный эксперимент, в котором вы не можете с уверенностью говорить ни об одном из показателей.
— И всё же ты с нами, - Гаррус внимательно посмотрел на него.
— Да. – Явик вздохнул. – Мне не нравится эта затея. Но меня восхищает то, как вы сражаетесь за неё. Как не сдаетесь даже тогда, когда Смерть одержала победу. Мой народ был очень силен. Я всегда полагал, что мы шли до самого конца, что наша решимость не знала себе равных. Но вы это превзошли, и потому победили. Шепард совершала массу иррациональных поступков, и вы верили ей. Массу иррациональных поступков совершал каждый из вас, и она верила вам. А в итоге вы победили. Мне не понять, как это работает, но возможно, сейчас я готов довериться этой вашей…иррациональности.
— Спасибо.
— Пока не за что благодарить, - безразлично пожал плечами протеанин, а потом протянул Гаррусу датапад. — Если что-то пойдет не так, отдай это Лиаре.
— Не вопрос. Хотя если спросишь меня, я скажу так: Ли бы предпочла, чтобы всё, что ты хочешь ей сказать, ты сказал лично.
— Это не прощальное письмо, - Явик скривил губы. – Вы, примитивы, обожаете тратить время на подобные сентиментальные глупости.
— Тогда что это? Завещание?
Гаррус ожидал в ответ очередного колкого комментария, но Явик молчал, довольно долго молчал. Что-то в его лице изменилось, и с ядовитыми высказываниями было покончено. Размышляя о том, стоит ли отвечать, Явик выглядел серьезно.
— В каком-то смысле – да. Это книга. Она хотела написать книгу о протеанах, вместе со мной. Когда я прилетел туда, где вы меня нашли, я решил, что это дело стоит закончить прежде, чем уйти.
— Ты не покончил с собой сразу потому, что писал для неё книгу? – растеряно переспросил Гаррус.
— Да. И я почти закончил, когда вы прилетели.
Вовремя же мы прилетели…
— Теперь всё готово. Отдай ей, если эта затея обернется моими расплавленными мозгами. Там всё, что мне показалось важным касаемо моего народа.
— Хорошо, - Гаррус кивнул, забирая датапад. – Но если твои мозги останутся в целости – отдай сам. Думаю, она очень обрадуется.
— Если мои мозги останутся в целости, я, возможно, напишу эту книгу по второму кругу вместе с ней, - ответил Явик, и Гаррус готов был поклясться, что в уголках его губ промелькнула тень улыбки.
========== Пороги и шаги ==========
Шепард не знала, сколько времени она провела в баре. Времени в этом месте не существовало. Порой казалось, что прошли считанные минуты, но стоило подумать так, как в памяти всплывали долгие, неторопливые разговоры с членами команды, которых она так хотела увидеть, когда ещё была жива. Эти разговоры длились часами, а какие-то и днями, кто знает? Если тебе не нужно ни есть, ни спать, время превращается в условность.
Мордин часто приносил ракушки и рассказывал, как исследует это место и создает теории касаемо его природы. Неугомонный саларианец, даже на том (вернее уже на этом) свете не избавившийся от мании ученого, сетовал, что у него нет контрольной группы, чтобы проверить гипотезы, и надеялся, что когда Шепард вернется, связь с миром живых через неё станет более надежной и уж тогда… Шепард смеялась и обещала Мордину со всей серьезностью отнестись к его просьбе. И к благополучию кроганов. Он даже заставил её заучить небольшое послание для них и «короткий список советов». Короткий по его мнению, разумеется. Но сейчас и это далось Шепард без труда. Ведь физических ограничений для запоминания тут тоже не было.
Эшли и Андерсен, появляясь в баре, травили байки о службе, спорили об оружии и строили предположения о том, сделает ли Синтез войны бесполезными или этот эффект слишком волшебен даже для Синтеза, который весьма напоминал высокотехнологичную магию. Временами и Найлус вставлял реплику-другую, умело подбрасывая в затухающий спор новых дров.
Да и Шепард не отставала. Она охотно поддерживала каждый из разговоров, который возникал в баре. Да, ей хотелось назад, к тому миру, к оставшимся там друзьям… к Гаррусу. К своей жизни. И она хотела бы забрать туда всех, кого когда-то потеряла и снова встретила тут.
Но раз это было невозможно, Шепард наслаждалась каждым словом, произнесенным ими, каждой беседой, каждым спором и каждой шуткой. Она хотела услышать как можно больше и как можно больше запомнить, чтобы вспоминать самой и чтобы рассказать другим. Чтобы все, пожертвовавшие жизнями в бою, на который она их позвала, не канули в забвение. Особенно теперь, когда Синтез, вполне возможно, приоткрыл для оставшихся в живых путь в бессмертие.
Шепард встретила здесь многих из тех соратников, которых потеряла, и не только погибших во время противостояния со Жнецами, но и тех, кого унесли кровавые стычки с батарианцами в Скилианском пределе, и даже тех, кого она знала до того, как стала солдатом. Она видела всех, кто оставил в её сердце хоть какой-то след. Встречи с одними превращались в долгие разговоры по душам, а другие лишь мелькали на пороге бара, улыбались и кивали, здороваясь. Шепард также отвечала им кивком, но этот бесхитростный жест всякий раз отзывался глубоко внутри волной тепла и умиротворения.
Только двое не приходили сюда. Те двое, которых Шепард отчаянно хотела увидеть. Те двое, с которыми она стольким хотела бы поделиться! Те двое, которых она когда-то потеряла слишком внезапно и жестоко, чтобы окончательно смириться с их гибелью даже спустя многие годы. Те двое, которые не придут, пока она не окажется в этом месте навсегда – это Шепард чувствовала с отчаянной ясностью, как чувствовала и их незримое греющее присутствие по ту сторону порога. Оно порождало в душе нежность и грусть. А ещё понимание того, что всё правильно, что некоторые встречи возможны лишь тогда, когда она сама будет готова подвести окончательный итог.
Но пока до этого было далеко. Это понимала Шепард, и понимали все те, кто был рядом. Они не говорили об этом вслух, но когда бывший коммандер замирала на полуслове и подолгу смотрела на дверной проем, неизменно закрываемый легкой, колышущейся на ветру тканью, никто не удивлялся и не окликал её, призывая продолжить разговор. Да, они понимали. А ещё им некуда было спешить.
В основном Шепард общалась с теми, кого знала лично, но однажды в бар пришла турианка, которую Шепард никогда не видела прежде. Однако, она поняла, кто это, раньше, чем та успела сделать пару шагов.
Женщина была статной и высокой, в её осанке и манере держаться чувствовались достоинство и твердость, а в глазах – таких же голубых, как у Гарруса – читалась мудрость и огромный жизненный опыт. Они остались при ней, хотя все остальные признаки возраста и былых недугов ушли в небытие вместе с телесной оболочкой. Наверное, именно так выглядела Рифана в тот день, когда отец Гарруса впервые её увидел и понял, что теперь всё в его жизни изменится.
— Рифана Вакариан, - сказала она, протягивая руку. Голос у матери Гарруса оказался мелодичным и бархатистым, даже мягким, пожалуй, хотя это была особая, турианская мягкость, которая не равнялась ни слабости, ни податливости.
— Я… вас узнала, - Шепард пожала руку, надеясь, что вспыхнувшая неловкость не слишком сильно отражается у неё на лице. Ни одни из её прошлых отношений не доходили до стадии знакомства с родителями, и, учитывая, что семья Гарруса была довольно консервативна, Шепард закономерно предполагала, что такое знакомство – не лучшая из идей. Но, если подумать, «познакомиться с матерью возлюбленного в загробном мире» как раз соответствует степени общего безумия их отношений. Эта мысль вызвала у неё улыбку и позволила немного расслабиться. – Рада с вами познакомиться, сожалею только, что при таких обстоятельствах.
Рифана коротко, вибрирующе рассмеялась и махнула рукой.
— Да брось, место отличное, компания приятная и выпивка всегда нужной температуры, - в голубых глазах сверкнули искры лукавства, и чопорность отступила на второй план, показывая другую сторону её личности. – Там всё было бы сложнее. К тому времени, как вы с Гаррусом познакомились, я уже была больна, а мой муж – тот ещё упрямец, так что даже реши сын нас представить – глупые условности всё бы усложняли.