Она выпивает два больших стакана бурбона, которые я ей позволяю вопреки своим лучшим суждениям, а потом засыпает на моём плече.
Обняв её покрепче, я наблюдаю за тем, как она спит, и зарекаюсь, что, что бы ни случилось, я всегда буду рядом с ней.
Глава 13.
Софи
Никогда не думала, что должна буду забояться инфекции. Рак — огромное мерзкое табу-слово, бывшее моим врагом, — не какой-то непрошеный недуг, закравшийся в одиннадцатом часу. Это несправедливо. И я не понимаю. Она же была в порядке.
Я ненавижу то, насколько пуста и безжизненна спальня, которую мы делили. Кроме того, я не могу не лежать на кровати Бекки, ибо это единственное место в доме, где я могу её почувствовать.
Я могу слышать Колтона, тихо переговаривающегося внизу с моим отцом. Не знаю, что бы я делала без него. Он — моя опора, и за прошедшие два дня моя любовь к нему возросла в четыре раза.
Когда солнце начинает свой спуск по небу, приходит мама.
— Милая? — она стучит по открытой двери и входит.
— Привет, мам.
Она садится на кровать возле меня.
— Как только мы поступили в отделение неотложной помощи, Бекка попросила у одной из медсестёр бумагу и ручку.
Я гадаю, почему она говорит это мне, пока она не вытягивает из кармана квадратный лист бумаги, передавая его мне.
— Хотя мы и были уверены, что она в порядке, когда они ввели в её организм антибиотики, она, казалось, знала что-то, чего не знали мы. Она упорно писала это, пока они ставили ей капельницу и убирали порт (прим. пер.: Порт-система — медицинское устройство, предназначенное для введения препаратов, дренирования, забора крови и т.д. Состоит из катетера, помещённого в сосуд или полость, и соединённого с ним резервуара). Затем она сложила листок и сказала мне отдать его тебе. Я не читала.
Я беру бумагу в руки. Она по-прежнему тёплая после рук моей мамы, и я смакую образ непреклонной Бекки в её последнем мятежном деянии против чёртовой болезни, которая забрала её.
— Можешь оставить меня одну? — прошу свою мать.
Она кивает и поднимается с постели, даруя мне уединение для этого, безусловно, эмоционального момента.
Я разворачиваю бумагу и смеюсь над рисунком, который выпрыгивает на меня с нижней части страницы. Это неудачно нарисованный пенис с большими яйцами и волнистыми волосами, торчащими из них. Я улыбаюсь впервые за два дня. Слёзы выступают на глазах, и моя любовь к ней увеличивается, если это вообще возможно. Я не прочла ещё ни слова из её письма, а моё настроение уже улучшилось. Она знала, что мне это потребуется. Она слишком хорошо меня знала.
«Софи,
Спасибо тебе за то, что взяла меня в Рим. Святое дерьмо, те итальянские парни были очень горячими. Спасибо тебе за то, что была моим лучшим другом, спасибо тебе за каждую жертву, которую ты принесла ради меня, большую и маленькую. Спасибо тебе за то, что всегда отдаёшь мне свои розовые Взрывающиеся Звёзды...»
Я моргаю на этих словах, вспоминая бесчисленные пакеты Взрывающихся Звёзд, которые я скупила в автоматах больниц за эти годы. Розовые были любимицами Бекки, и, хотя и моими тоже, я неизменно их лишалась. Каждый раз. Без возражений. Без колебаний.
«...Я бесконечно люблю тебя. Не смей даже на секунду допускать мысль, что эта любовь исчезла. Не смей меня оплакивать. Скучай по мне. Каждый день, как я буду скучать по тебе. А потом продолжи жить. Сделай это для меня. Потому что сама я не могу. Я буду рядом каждой звёздной ночью, в шёпоте ветерка на твоей коже, когда ты бегаешь, в пакете Взрывающихся Звёзд, улыбаясь тебе, пока ты съедаешь розовую...»
Одинокая слезинка выскальзывает из уголка моего глаза, и я стираю её, прежде чем продолжить.
«Что бы ни случилось, прошу тебя, знай, что я с тобой. ВСЕГДА. Иди, люби этого своего горячего парня, ты, счастливица. Однажды вы двое заделаете, чёрт возьми, прекрасных детишек. И это делает меня такой счастливой».
Внизу — рисунок пениса и её имя вместе с сердцем. Вот и всё. Всё письмо. Я читаю его ещё дважды, а потом складываю вдоль одной складки и несу через всю комнату, убирая его в свою сумочку на безопасное хранение.