У Пэйтон перехватило дыхание, когда её груди накрыли его большие, умелые руки. Она не раз видела, на что они способны, знала силу, таящуюся в мозолистых пальцах. Она удивлялась бесконечной нежности его прикосновений… особенно теперь, познав на себе обжигающий огонь его поцелуев, и понимая, насколько сильно он, должно быть, ждал этого момента. Разве это можно было не заметить по его прерывистому дыханию и тяжело громыхающему сердцу? И то, что Дрейк мог держать свою страсть в узде, помня, что у нее это впервые, и продвигаясь вперед медленно и терпеливо, лишь усиливало уверенность Пэйтон в том, что именно этот мужчина был предназначен ей свыше.
Однако стоило его ладоням задеть чувствительные соски, как она позабыла о своем восхищении его сдержанностью. Вместо этого ее тело подалось вперед. Ей показалось, что под его пальцами ее груди груди разбухли, заполняя чаши ладоней. В то же время бедра Пэйтон, по-прежнему сидящей верхом на Дрейке, разошлись еще шире, и она ощутила, как твердый стержень его возбуждения уткнулся в нее. Она понимала, что подобное ощущение должно было бы напугать ее, как и любую должным образом воспитанную, благочестивую девушку. Но как показали вчерашние события, вопреки всем усилиям Джорджианы, Пэйтон к их числу явно не относилась. Как только девушка почувствовала, что Дрейк вжался в нее сильнее, ее бедра сами собой начали двигаться в древнем танце, который был столь же бесстыдным, сколь и естественным.
Дрейк под ней издал странный звук, который показался Пэйтон стоном боли. Она замерла, испугавшись, не повредила ли ему что… а потом задохнулась, когда весьма далекий от страданий, Дрейк, приподняв голову, выразил свою признательность за проявленный пыл, обхватив губами один из заострившихся сосков и окутав его горячим, влажным жаром своего рта. И вот тогда-то Пэйтон, наконец, поняла, отчего же он стонал. Не от боли. От невыносимого, мучительного наслаждения. Жаркие волны которого прокатывались по всему ее телу, пока он посасывал сначала одну, а потом вторую тугую, вздернутую кверху грудь.
И в то время как рот Дрейка беспощадно терзал ее нежную плоть выше талии, вознося Пэйтон к головокружительным высотам блаженства, его умелые пальцы пошли на абордаж снизу. Пока Пэйтон не слишком хорошо осознавала, что он делает, Дрейк расстегнул ей штаны. Она была полностью открыта ему, хотя и не осознавала этого до тех пор, пока его пальцы не коснулись шелковистых завитков меж ее бедер. От этого легчайшего, изучающего прикосновения, ее глаза, до сего момента скрытые за полуопущенными, отяжелевшими от любовной неги, веками, распахнулись. Пэйтон была потрясена зрелищем, открывшимся ей в лунном свете: его длинные смуглые пальцы лежащие поверх нежного холмика мягких каштановых завитков, скрывавшими ее самое сокровенное местечко. Пэйтон понятия не имела, что именно проделывали его пальцы, но она представить себе не могла, что это может доставлять такое удовольствие — когда ее так поглаживают, ласкают, заполняют. То, что Коннор делал с ней, несомненно было неприличным, просто обязано было быть таковым…
Видимо поэтому все происходящее ей так и нравилось.
Едва открыв глаза, Пэйтон закрыла их снова, полностью затерявшись в чарующих ощущениях, которые Дрейк вызывал в ней своими искусными, ловкими пальцами. Она понимала, что может остановить его сейчас — до того как станет слишком поздно. Для этого надо было лишь схватить его запястье и отвести руку. И наверняка Джорджиана хотела бы, чтобы Пэйтон так и поступила.
Но вместо того, чтобы сомкнуть свои пальцы на руке Дрейка, девушка накрыла ими вжимавшуюся в нее каменно-твердую выпуклость спереди его штанов. Позволит ли Дрейк на этот раз, — мучилась она вопросом, — прикоснуться к нему тем самым способом, каким сейчас он трогал ее? Жаждет ли Дрейк ее прикосновений столь же безумно, как жаждала она его?
Ответы на ее вопросы не заставили себя ждать. Даже притом, что она лишь слегка провела кончиками пальцев по его возбужденной плоти, Дрейк отозвался так стремительно, будто она коснулась его не рукой, а каленым железом. Мгновенно выпустив изо рта сосок, он впился в ее губы неистовым, властным поцелуем. А затем, прежде чем Пэйтон успела сообразить, что происходит, он отстранился от нее, и штуковина, несколько секунд назад скрытая под тканью, оказалась обнаженной и опалила нежную кожу внутренней поверхности ее бедра.
Обнаженной и в некоторой степени пугающей своим размером.
Дрейк посмотрел Пэйтон в глаза. Его загорелая грудь бурно вздымалась и опадала, он дышал так тяжело и прерывисто, будто только что пробежал милю, и все же слова, которые он умудрился произнести хриплым шепотом, показали, что в данный момент Дрейк беспокоился лишь о ней:
— Я не хочу делать тебе больно.
Пэйтон не знала, что изменчивый свет луны, погрузивший Дрейка в тень, осветил ее лицо, позволив ему увидеть внезапную панику в ее глазах. Она не знала, что грубая щетина, натерла и исколола ей кожу, отчего ее подбородок и шея покраснели. Пэйтон, в отличие от Дрейка, не знала, что от страсти она была более влажной, более готовой, чем любая из женщин, с которыми ему когда-либо доводилось делить постель. Она знала только то, что, несмотря на его очевидные потребности, все его мысли были лишь о ней. От этого — от заботливой сдержанности, которую Дрейк проявлял в отношении Пэйтон — девушку захлестнуло волной любви такой же мощной, как и ее страсть у нему.
— Я знаю, — тихо произнесла Пэйтон, неожиданно засмущавшись. По выражению его лица Пэй поняла, что ей не нужно убеждать его, и она выразила свои мысли тем самым способом, каким уже воспользовалась тогда, чуть раньше: ее тело подалось вперед — и ответило за нее. Не до конца осознавая, что она делает, девушка чуть шевельнула бедрами, и этого оказалось достаточно, чтобы головка его твердого древка протолкнулась во влажную расщелину. Дрейк, невольно замерев, с мгновение изумленно смотрел на нее, и хотя его глаза сейчас были скрыты тенью, теперь они больше не походили на расплавленное серебро, где-то на краю сознания отметила Пэйтон, а были такими же черными, как море перед штормом.
Пэйтон снова качнула бедрами, вобрав еще чуть-чуть, мучимая любопытством, сколько же еще дюймов его плоти она сможет вместить в себя. Вряд ли много, размышляла она. Ведь Дрейк был весьма крупным мужчиной, а она была такой миниатюрной…
И самообладание Дрейка разлетелось вдребезги. Вся та сдержанность, которая столь восхищала Пэйтон, исчезла быстрее, чем её сердце успело сделать хоть один удар. Дрейк стремительно вонзился вглубь, полностью погрузившись в этот умопомрачительно тесный, влажный жар, куда он стремился столь давно, что с тех пор, казалось, минула целая вечность…
Ругательство, вырвавшееся при этом у Пэйтон, было сочным, и как нельзя лучше подходило моменту. Но, к сожалению, оригинальность реплики не произвела никакого впечатления на Дрейка, который был настолько обеспокоен самочувствием девушки, что после первого же толчка насторожено остановился.
— Милая, с тобой всё хорошо? — спросил он, хотя получилось это у него довольно невнятно.
Прислушавшись к своему телу, Пэйтон сочла, что если не считать самой первой вспышки боли, в дальнейшем ощущения может были и не самыми замечательными, но болезненными их тоже назвать было нельзя. Она уперлась руками в грудь Дрейка, крепче сжала бедрами, лишив его тем самым возможности двигаться, и неожиданно для себя поняла: то, что она чувствовала, было удивительно схоже с тем, что она испытала днем ранее… только сейчас все было гораздо приятнее.
— Пэйтон? — переспросил Дрейк, и хотя теперь говорил он более разборчиво, терпения в его голосе поубавилось. Его кандалы гулко загремели, когда он слегка встряхнул её.