Туземные обитатели Багамских островов — те, которых еще не обратили в христианство, — считали Сан Рафаэль священным местом. Название его невозможно было выговорить, но в переводе оно значило Остров Богов. По этой причине и, разумеется, из-за окружавших его опасных рифов остров был необитаем. Раз в году туземцы собирались сюда, чтобы оставить жертвоприношения — по большей части фрукты, овощи и изредка козленка, но остальное время года Сан Рафаэль пустовал.
Какая досада. Потому что перед теми, кто преодолевал рифы и густые джунгли, в изобилии покрывавшие остров, представало самое прекрасное место, которое только можно было вообразить. В середине острова журчал ручей, свежая вода била прямо из-под земли. Ручей сбегал с вершины того, что раньше могло быть вулканом, а сейчас невысокой, покрытой цветами горой, возвышавшейся на двадцать футов над уровнем моря. Эта гора была самой высокой точкой острова. Вода сбегала по гребню вершины, потом стекала по склону и переходила в глубокий ручей. По берегам ручья громоздились скалы, и отсутствовала тень для защиты от палящего зноя, но вода была прохладной и чистой, так к чему печалиться о тени? Можно было встать под обрывом и позволить водопаду со всей силы обрушиваться на тебя: испытанные при сем ощущения, как привелось узнать Дрейку, были самым сильным наслаждением на земле — каковое и явилось причиной, почему туземные боги запретили его испытать своим идолопоклонникам. Путешествуя по всему свету, Дрейк замечал, что боги частенько налагают запрет на самые большие удовольствия.
Впрочем, достопочтенная мисс Пэйтон Диксон со всей очевидностью пренебрегала религиозными запретами, царившими на Багамах. Или целеустремленно и вопиюще бросала им вызов. Лишь стоило Дрейку расчистить густые заросли, преграждающие ему путь, как взгляд его сразу же устремился к водопаду.
Течение воды не было сильным, скорее, она лилась струями, а не сплошной стеной. Под водопадом, как он мог совершенно ясно разглядеть, стояла полностью обнаженная молодая женщина, очевидно, ни капельки не стесняясь своей наготы.
Ну, Дрейк полагал, что если бы и он не подозревал, что за ним наблюдают, то тоже бы не стеснялся. Впрочем, он в свое время сталкивался с неимоверным количеством обнаженных женщин, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь был настолько… ну, что ли счастлив от своей наготы, по-иному он и определить это не мог. Пэйтон Диксон совершенно явно в высшей степени наслаждалась, скинув одежду.
Учитывая, что она, несомненно, впервые за месяц получила возможность полностью вымыться, Дрейк мог понять ее воодушевление. И все же нельзя было отрицать то обстоятельство, что перед ним стояла молодая женщина, получавшая огромное наслаждение — признаем это — от собственного тела. Пэйтон всегда чувствовала себя естественнее в мужской одежде, чем в женской, а в этот самый момент Дрейк понял, почему: она с удовольствием и полностью принимала то, как выглядела. С какой стати тому, кто чувствует себя удобно в своей собственной ипостаси, ощущать необходимость запихивать свое тело в тесный неудобный корсет, пряча его под нагромождением слоев дамских юбок?
И тогда вновь Дрейк должен был признать: он рад, что Пэйтон такая. Он никогда бы не заметил ее очаровательную фигурку, если бы она скрывала ее под бальным платьем и корсетом.
Впрочем, Пэйтон больше нет необходимости снова надевать корсет, уж он-то за этим проследит. В общем, он употребит всю свою власть, чтобы убедить ее носить мужскую одежду с сегодняшнего дня. Нет нужды посвящать еще кого-нибудь в то, что тело Пэйтон Диксон — образец совершенства, средоточие всего того, что зовут женственностью. Пусть остальной мир останется в блаженном неведении, что ей принадлежат эти небольшие, но идеальной формы груди, узкая талия, длинные стройные бедра и соблазнительные каштановые завитки между этих бедер. Он знает это, Пэйтон знает это. И довольно. Дрейк предвидел, что ему предстоит еще задача завоевать эту наяду, не считая уж того, чтобы удержать при себе, не вызывая соперничества.
Пэйтон не обращала на него внимания: он видывал блудниц, гораздо более скромных, даже когда они думали, что за ними не наблюдают. Она подняла руки и стала промывать волосы, перебирая пряди под прохладной водой, откинув голову и обнажив длинную шею. Пэйтон была стройной, как тростинка, не столь крупного сложения, как большинство женщин, однако нельзя отрицать, что женственность ее формам, хоть и изящным, была присуща с избытком. Она повернулась лицом к струящейся воде, предоставив Дрейку беспрепятственно обозревать свою наготу сзади. И он поймал себя на том, что вынужден присесть на ближайший камень. Эти ягодицы, которые раньше Дрейку доводилось наблюдать только обтянутыми брюками, оказались привлекательными округлостями, словно идеальной формы сердечко под тонкой талией. Придется ему пересмотреть свое решение одевать Пэйтон с сего дня в мужскую одежду. Не годится показывать этот зад никому, кроме него, а брюки наверняка позорно выставят его на всеобщее обозрение.
Большие мешки. С этого мгновения она будет носить только мешки. Вот единственное возможное решение. Только бесформенный мешок сможет скрыть такие прелести.
Так Дрейк и сидел на камне, не в силах отвести от нее взора. Пока вдруг не почувствовал под собой неприятную влагу, и, взглянув вниз, понял, что уселся на свои подштанники. Это действительно оказались они, насколько он мог судить, тщательно выстиранные и разложенные на ветерке для сушки. Оглядевшись вокруг, Дрейк узнал свои брюки, затем рубашку и жилет Пэйтон, также разложенные на солнышке, чтобы сохнуть. Ну, это объяснило тайну исчезнувших бриджей. Потом он поднял бровь и направил взор в сторону купальщицы у скал. Так маленькая плутовка его раздела… Спасла ему жизнь, раздела и устроила стирку. Эта женщина просто на вес золота.
Дрейк размышлял над этим, когда упомянутая женщина повернулась и увидела его. Убрав с глаз мокрые волосы, она вытаращилась на него так, словно не могла до конца поверить своим глазам.
Потом издала душераздирающий визг и прыгнула в ручей.
Дрейк остался сидеть, где сидел. Визг эхом отдавался в его ушах. Пронзительный крик спугнул стаю попугаев в вершинах деревьев. Негодующе вопя, птицы шумно захлопали крыльями. Исчезнувшая под водой Пэйтон неожиданно вынырнула. Смахивая воду с глаз и моргая, она смотрела на него.
— Дрейк? — задыхаясь, спросила она. — Это впрямь ты?
Он оглядел себя:
— Похоже, что я.
— О, боже мой!
Она перебирала ногами в воде. Прудик был только шесть или семь футов в глубину, но Пэйтон дотягивалась ногами лишь до пяти. Ее ножка не могла нащупать каменистое дно. И если Пэйтон считала, что вода достаточно непрозрачная, чтобы скрыть наготу, то, к своему прискорбию, ошибалась. Собственно говоря, он видел гораздо больше, чем прежде, когда ей приходилось разуваться, чтобы удержаться на палубе.
— Когда я повернулась, — задыхаясь, продолжила Пэйтон, — и увидела тебя, то из-за воды сразу не разглядела и подумала… Ты в порядке?
Он снова оглядел себя:
— Честно говоря, надеюсь, что так.
— Потому что ты даже не шевелился. — Она поплыла вдоль озерка, выискивая место, где можно было вылезти, не поранив босые ноги о камни. Чем быстрее она перебирала руками, тем быстрее говорила: — Я так переживала. Ты всю ночь не приходил в себя. Ты уверен, что с тобой все хорошо?
Дрейк усмехнулся. Он просто ничего не мог с собой поделать. Никогда в своей жизни он не чувствовал такое безмерное влечение к женщине. Нелепость просто, поскольку она не делала ни малейших усилий соблазнить его. Впрочем, это только служило напоминанием — если он вообще нуждался в напоминании — как сильно она отличалась от жеманниц и кокеток, знакомых ему доселе. Пэйтон Диксон не знала, как флиртовать, даже если бы ее жизнь зависела от этого. А жеманство? Забудьте о нем.
Дрейк вдруг почувствовал себя до нелепости счастливым, таким счастливым он себя не помнил никогда. Он поднялся и целеустремленно направился к ручью. У Пэйтон при виде его глаза стали, как блюдца.
— Ч-что, по-твоему, ты вытворяешь? — спросила она.
— Присоединяюсь к тебе.
Дрейк попробовал ногой кристально чистую воду.