Хриплые, долгие стоны скатываются по Джину, Чонгука выгибает дугой, и вязкие, тугие струи брызжут на джиново лицо. Густые капли стекают по ресницам, челке, губам, медленно катятся по шее, пачкают розовую худи, пока Джин ошарашенно моргает. Облизнуть губы языком, пробуя терпкий вкус, смакуя нежную горечь, не обращая внимания на мутные, колкие взгляды сверху. Вкусный везде Чонгук.
Мокрое, липкое пятно расплывается по белью под джинсами, даже руки не понадобились. Вот это точно пиздец. Джин в изнеможении приземляется задницей на мат и сползает в темноту.
— Хён, хён! Прости меня! — жесткая ткань добока проходится по лицу в попытках вытереть доказательства преступления, тем самым возвращая Джина с того света. — Я, честное слово, больше не…
— Да убери же ты ее от меня, Гуки… — Джин отмахивается от колкой тряпки, с трудом разлепляет глаза, разглядывая красного, нервного Чонгука. Икотный смех дерет горло, истерика накатывает волной цунами. Вот это коротнуло. Джин как компьютер, перегрелся и вырубился.
Охуенно. Это было охуенно.
Джин дергает Чонгука за рукав добока, от чего он валится рядом на маты, обнимает крепко, пряча лицо в шею. Хмыкает тихо, потихоньку вытирая об теплую кожу подсыхающие капли. Чонгук молчаливо сносит, чуя за собой вину. Но это все не то, Джину хорошо до дрожи, и никогда не было так хорошо. Прижаться ближе, чувствуя на спине надежные руки, слушать гулкое, тяжелое дыхание — дорогого стоит. И Джин еще не расплатился. Вовек ему не расплатиться…
— Гуки-я… поехали ко мне, я приготовлю тебе рамен…*
Комментарий к 27.5
*Джин позвал Чонгука на потрахаться :)))))
ТРА-ТА-ТА-ТА! И МЫ НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ!
========== 28 ==========
Комментарий к 28
Выкладываю кусочек в качестве пробного шара, авось работает сайт? Если все пройдет успешно, вечером выложу конец.
Честно, поседела на пол головы, когда выложила предыдущие части, а сайт перестал работать, и периодически части фика пропадали как по кайфу, терялись отзывы, ждуны и лайки (мои - другим фикам, в том числе). Поэтому фик со статусом “закончен” прям очкую сейчас выкладывать.
Воспоминания о том, как они с Джином пробирались университетскими тропами к туалету, натянув тому капюшон почти на нос, останутся с Чонгуком до конца жизни. Им повезло, соревнования еще бушевали за закрытыми дверями спортивного зала, и пробежавшие мимо них пара человек больше удивлялись босым ступням Чонгука. Отвлекающий маневр, хмыкает Чонгук и переступает замерзшими ногами по кафельным плиткам школьного туалета. В душ, обуться хочется смертельно, Чонгук все еще брезглив, но привести хёна в порядок — в первую очередь. «Ноги — не лицо», — плоско шутит у себя в голове осчастливленный, развеселый Чонгук и продолжает перебирать слипшиеся пряди челки Джина.
Но на самом деле, после победы ни одной здравой мысли не звенело в голове, кроме как пойти и получить СВОЕ. То, что так томно, хитро, чисто по джиновски пообещали ему в спортивном зале университета. Задыхаясь от переполнявших эмоций, сорвать с себя тяжелую защиту, отпихнуться от счастливого тренера и выскочить из раздевалки обратно в зал. Зацепить как крючком взглядом, наглым жестом поплывшего после его победы Джина и замереть в коридоре, дожидаясь награды. До обуви что ли? Кульминация их двухнедельного вступления хлобыстнула Чонгука до блаженной пустоты в мозгах, до вакуума в голове, и Чонгук, как подросток, проебался по всем статьям.
Не с того он начал, не с того, думает Чонгук, оттирая мокрыми пальцами белесые пятна с темных волос. Кончить на лицо хёну в первый же их раз — ну такое. Но Сокджин застал его врасплох. Стоит только вспомнить его коленопреклонную позу, расплавленный блядский взгляд из-под ресниц, собственный член на его сочных губах, и кровь ревет в ушах, в голове вата и сердце истошно бьется в ребра. Тут просто без вариантов, никакая выдержка не поможет. Ничто не спасет от такого хёна.
Джин невозмутимо терпит, пока Чонгук мочит под краном туалетную бумагу, трет пахучие пятна на шее и худи, только выгибает бровь на его притворно виноватые взгляды:
— Гуки-чи, не смотри на меня так. Я точно знаю, что тебе понравилось, — наклоняется ближе к Гуку и мурчит, касаясь губами его уха, — потому что мне тоже понравилось…
И Чонгука заново, вдоль и поперек обжигает похотливыми мыслями от того, какой Джин на самом деле, под всей этой шелухой скромности, зажатости и вбитых нравоучений. Огненный темперамент, пыл, жгучие чувства бурлят на глубине, прикрытые строгими костюмами и ученостью. Чонгук снова и снова разбивается о картины в голове, как Джин покорялся, прогинался, стелился под Гука, дарил себя, а брал еще больше, не менжуясь, сразу отнял у Чонгука сердце и душу. Скромный, зажатый Сокджинни-сонбэ — глубокий сундук с секретами, и Чонгуку жизни не хватит, чтобы их разгадать. Боженька явно благословил Гука тогда в лагере, пнув под задницу, и направив по следу пьяного президента.
В эту игру можно играть вдвоем, щекотать нервы, разжигать заново обоюдный огонь. Чонгук обхватывает ладонью чужую шею под копной волос, приближает свои губы к розовому уху, выдыхает слова, грея аккуратную раковину дыханием:
— Ты, хён, в шаге от того, чтобы напроситься еще раз, и только мысли, что я стою босой в туалете и дико хочу в душ, останавливают меня от повторения.
— Так я и напрашиваюсь на попозже, глупый, маленький Гуки-чи, — певучий шепот взывает к мурашкам, и Чонгук исходится чувственным голодом, снова покрывается потом под плотной тканью добока от одних только нескромных, душных слов старшего.
— Повторим не раз и не два, Джини-хён, — тихо, вдыхая свой запах с румяной кожи, разглядывая засосы собственного исполнения на шее старшего. Собственник Чонгук пометил Джина, тиснул на нем свои печати, другие пусть даже не смотрят. — Дай только добраться до душа, и я весь твой…
Жестокий Джин утекает из рук Гука, отворачивается к раковине. Набирает в ладони теплую воду и трет лицо и шею, окончательно расправляясь с последствиями чонгуковой несдержанности. Ворот худи влажно липнет к мягкой коже, и Чонгук завидует этому куску тряпки, ему тоже хочется прильнуть плотно, тесно кожа к коже. Сумасшествие.
— Ты, значит, пойдешь в душ, а я останусь с липким пятном на белье? — фыркает Джин, вытирая руки и лицо бумажными полотенцами. Мокрая челка топорщится иголками, и старший пушит ее пальцами, смешно кося наверх глазами.
— Не проблема, хён. Пошли в душ вместе… — Чонгук подначивает, дразнит Джина, ибо, а вдруг?
— Возвращайся скорее, я подожду тебя в кабинете студсовета, вызову оттуда такси, — Джин шумно переводит дыхание, закусывает губу. — Дома вместе в душ сходим…
В такси, которое плавно рассекает вечерние сумерки, волнительное предвкушение можно резать на пласты. Тишина стоит оглушающая, и только взгляды, которыми обмениваются парни красноречивей любых слов. Скоро, уже скоро Чонгук целиком и полностью заберет себе цветочно-розового президента, разложит на кровати и сладко трахнет, чтобы он впредь даже не думал шутить свои шутеечки в женских компаниях, завлекая улыбками, щечками, аккуратным носиком и малиновыми скулами новых поклонниц и распаляя старых. А если эта колымага, по какой-то причине названная автомобилем, будет ехать еще медленнее, то Чонгук, горящий в пламени страсти трахнет своего сонбэ на любой вертикальной поверхности, так и не добравшись до любовного ложа. Гуку, проживающему каждую секунду кажется, что машина не едет по неоновым улицам в сторону новомодного, дорогого района, а плетется, как старый тарантас, выводя его из себя своей неторопливостью. Время тянется невыносимо долго, и он сильно сомневается, что доедет до конечной остановки с полным набором нервных клеток.