К этому моменту Палминтери решил, что в Лос-Анджелесе дело не идет на лад, и перенес свой спектакль в Нью-Йорк. Со своей стороны, голливудские студии ответили повышением предлагаемого гонорара до миллиона долларов, но Палминтери остался непоколебим.
Де Ниро, как и прочие потенциальные покупатели, не склонен был давать роль Палминтери. Не то чтобы он сомневался в актерском таланте автора или в качестве пьесы, а просто в своем первом фильме он не хотел связывать себя сразу какими бы то ни было условиями. Но он пришел к Палминтери, когда тот работал над написанием сценария, и сделал ему честное предложение.
«Хочу быть с вами откровенным, — сказал Де Ниро. — Если вы отдадите сценарий на студию, они хорошо вам заплатят, но привлекут массу посторонних людей, и вам роли Сонни не видать. Если вы мне даете пьесу сейчас, я могу гарантировать, что играть будете вы, мы сможем с вами по-свойски договориться, и в этом случае у меня будет больше возможности контролировать съемки — мне не нужно, чтобы какой-нибудь продюсер вмешивался и указывал мне, что и как делать».
Палминтери понравилась прямота Де Ниро и ясность его мотивов.
«С самого начала вокруг «Бронкской истории» вращалось немало режиссеров, но именно в Бобе было нечто такое, отчего я поверил ему. Я подумал: «Бог ты мой, да он все точно понимает…» Он рассказал мне, как он думает снимать, насколько реально будут показаны те или иные вещи, и для меня это было единственным выбором. Меня вовсе не смущало, что это его первый фильм, ведь он был не новичок, а великий, на мой взгляд, актер с мировым именем. Я считал, что ему есть что выложить на стол. Мы были в отеле «Бель-Эр», и я еще раздумывал, когда он мне говорит: «Чаз, ты можешь отдать это кому хочешь. Но если ты дашь это делать мне, я сделаю это как надо». И взгляд у него был такой особенный. Никогда не забуду этого взгляда. Я уже сел в машину и поехал к себе и все думал: «Вот это мужик!» Эта встреча в «Бель-Эр» и стала ключевым моментом для наших отношений, и я знал, что пойду на его предложение. Конечно, сперва он мне говорил, что у меня будет роль, что он позволит мне писать сценарий и все такое, но я окончательно решился, когда он сказал эти слова: я сделаю это как надо».
Тем не менее они продолжили подробную выработку условий договора. Контракт Палминтери первоначально представлял собой то, что в Голливуде называют: «pay or play» — «деньги или роль». Иначе говоря, при том что ему бы выплатили его гонорар, его могли запросто отчислить из съемочной группы, а «ТрайБеКа» могла продолжать снимать фильм без него. Палминтери энергично воспротивился такой формулировке, настаивая, чтобы вместо союза «или» стояло слово «и». Это делало его неуязвимым, и ни при каких обстоятельствах студия не могла снять фильм без него. Хотя Де Ниро в конечном счете согласился на требование Палминтери, он продолжал считать, что тот еще несколько молод для того, чтобы убедительно сыграть Сонни. Так что он заставил Палминтери набрать килограммов восемь веса и подбрить со лба волосы, чтобы его Сонни выглядел постарше.
«Я знал, что Чаз будет хорош и что я смогу его направлять как режиссер, — вспоминал Де Ниро. — Никто не смог бы сыграть тут лучше Чаза — он такой броский парень, сексуальный, просто класс! И кроме того, он все время будет под рукой — ведь он же автор сценария. Он будет рядом, даже если не нужен будет в данный момент как актер. И мы всегда сможем обсудить, как сократить здесь, как переиграть там, как сделать все плотным, сжатым».
Несомненно, что в «Бронкской истории» Де Ниро привлекло не столько содержание, сколько подтекст. Помимо истории о взрослении мальчика, это еще и размышление о природе взаимоотношения отцов и детей. Лоренцо — биологический отец Калоджеро, тогда как Сонни временно играет роль его «эрзац»-отца. Де Ниро наверняка не мог читать сценарий, не соотнося его с воспоминаниями о своем отце, ушедшем из семьи. Он не мог не вспоминать и о собственном сыне Рафаэле, которого бросил…
Отец Де Ниро оставил семью, когда мальчику было два года, и хотя впоследствии они не прерывали общения, все-таки ребенок жил без отца. Как бы они ни были близки, отца не было рядом в любой возможный момент, когда сын в нем нуждался. Вряд ли разговоры отца с сыном в фильме напоминают общение Де Ниро со своим отцом. В сценах с девятилетним Фрэнсисом Капра и подростком Лило Бранкато у Де Ниро прорывается редкая теплота. Эта теплота выходит за рамки актерской игры и основывается на глубоком личном чувстве.