Внезапно в гостиной зазвонил телефон.
Я щелкнул выключателем и прошествовал по ковру к столику рядом с диваном, где надрывался телефон. Точно отвечая ему, на улице загудела машина. На восьмом звонке я пожал плечами и снял трубку.
– Это Пэт? Пэт Рил? – осведомился голос.
Не представляя, как разговаривает Пэт Рил, я пробурчал что-то неразборчивое. Голос на другом конце провода звучал одновременно жестко и хрипло – типичный голос мальчиша-крутыша.
– Пэт! – окликнул крутыш.
– Угу, – промычал я.
Повисла тишина. Видимо, мое «угу» не прокатило.
– Это Гарри Мэтсон, – представился голос. – Дико извиняюсь, но сегодня вернуться не получится. Дела, знаешь ли. Надеюсь, ты не против?
– Угу.
– В смысле?
– Угу.
– Господи, ты что, кроме «угу», слов других не знаешь?
– Я грек.
Послышался смех. Кажется, крутыш был очень доволен собой.
– Гарри, какой зубной щеткой ты пользуешься? – спросил я.
– Что?
Я уловил сдавленный вздох, после которого самодовольства в голосе явно поубавилось.
– Щеткой, Гарри, щеткой! Знаешь, такая штуковина, ею зубы чистят. Какую марку ты предпочитаешь?
– Иди в задницу!
– Только вместе с тобой, одному страшно!
– Эй, ты, умник, все равно ничего не нароешь! А мы знаем о тебе все и уже приготовили место, где спрячем тебя, если будешь совать нос куда не следует, понял? И Гарри здесь больше не живет, ха-ха-ха!
– Вы прихватили его, да?
– Да, можно сказать, прихватили. А ты думал, мы в кино его повели?
– Нехорошо. Боссу не понравится, – сурово парировал я и бросил трубку.
Я вернул телефон на столик, подошел к одному из окон и раздвинул шторы ровно настолько, чтобы выглянуть во двор. В квартире напротив под слепяще яркой лампой сидел совершенно лысый мужчина – словно застыл посреди комнаты. Мм, на шпиона вроде не похож!
Задернув шторы, я надел шляпу и выключил торшер. Затем, опустив карманный фонарик на пол, обернул дверную ручку носовым платком и бесшумно открыл дверь.
В дверную раму вцепились восемь скрюченных, белых как мел – за исключением одного – пальцев. На меня невидяще смотрели широко раскрытые ярко-синие глаза. Жесткие седые волосы пропитались густо-багровым. Один из висков превратился в фарш, и от него к подбородку тянулся тонкий кровавый узор. Непохожий на своих побелевших собратьев палец разбили до второго сустава: из мяса торчала острая кость, а то, что некогда называлось ногтем, напоминало зазубренный осколок стекла.
Все три накладных кармана на коричневом костюме незнакомца были оторваны и висели под разными углами, обнажая темную подкладку из шерсти альпаки.
Дыхание доносилось словно издалека и напоминало шелест шагов по опавшим листьям. Из разверстого рта хлестала кровь. За спиной мужчины простирался коридор, пустой, как свежевырытая могила.
Неожиданно резиновая набойка каблука скрипнула на досках пола рядом с узкой ковровой дорожкой. Побелевшие пальцы отлепились от двери, и тело начало оседать. Ноги не выдержали веса, бедняга выгнулся, как пловец под волной, и рухнул на меня.
Стиснув зубы, я встал поудобнее и подхватил незнакомца. Его веса с лихвой хватило бы на двоих, поэтому пришлось отступить назад, в квартиру, – шаг, другой – и переволочь через порог чужие беспомощные ноги. Я осторожно опустил несчастного на бок и присел отдышаться. Через секунду я поднялся, запер дверь, включил потолочный свет и двинулся к столику у дивана, где стоял телефон.
Бедняга умер, прежде чем я добрался до аппарата: послышался хрип, тяжелый вздох, а потом воцарилась тишина. Здоровая рука разок дернулась, пальцы медленно разогнулись и застыли. Бросившись к нему, я нащупал сонную артерию: пульса не было. Достав из бумажника стальное зеркальце, я с минуту держал его у приоткрытых губ, но оно оставалось незамутненным. Гарри Мэтсон отправился на вечный покой.
В замочной скважине заскрежетал ключ, и я не стал терять времени даром. Открылась входная дверь, но я уже стоял в ванной, сжимая в руке пушку.
Неизвестный проник в квартиру быстро и бесшумно, как умный кот в дверь салуна. Глаза метнулись сначала вверх, к потолочным светильникам, потом вниз, к полу. После этого он словно в статую превратился – стоял и смотрел.
Здоровяк расстегнул пальто, словно только что вошел или сию секунду собирался уходить. На крепком светло-русом затылке красовалась серая фетровая шляпа, а на широком розовом, как у влиятельного политика, лице – соболиные брови и рот, который, судя по виду, привык улыбаться, но не сейчас. Губы ходили ходуном, с шумным причмокиванием перекатывая окурок сигары из одного уголка рта в другой.