Едва я прислонился к конторке, как мужчина в штатском, без пиджака, но с наплечной кобурой размером с деревянную ногу, оторвал глаза от газеты, не повернув головы, сплюнул в плевательницу и протянул:
– Да?
– Я ищу Кукленка Кинкейда.
– Ушел перекусить. Сейчас я за него, – коротко и сухо объявил штатский.
– Замечательно. А пресс-центр тут есть?
– Ага, рядом с сортиром. Показать?
– Эй, расслабься, я же с миром к вам приехал!
Штатский снова сплюнул в плевательницу.
– Пресс-центр в конце коридора, но там никого нет. Кукленок должен скоро вернуться, если, конечно, в бутылке шипучки не утонет.
В вестибюль вошел хрупкий парнишка с нежно-розовым лицом, невинными глазами и недоеденным гамбургером в левой руке. Шляпа – точь-в-точь как у бравых репортеров в кино – была лихо заломлена на аккуратный белокурый затылок. Ворот рубашки расстегнут, галстук съехал набок, а его концы болтались поверх пиджака. Из образа бравого репортера выпадало лишь совершенно трезвое состояние.
– Ну, есть новости? – как ни в чем не бывало спросил он.
В третий раз сплюнув в личную плевательницу, темноволосый здоровяк в штатском объявил:
– Наш мэр якобы сменил кальсоны, но это только слухи.
Хрупкий парнишка растянул губы в улыбке и отвернулся.
– Эй, Кукленок, – позвал коп, – этот тип к тебе приехал!
Откусив от гамбургера, Кукленок поднял на меня полные робкой надежды глаза.
– Я друг Фиалки, – отрекомендовался я. – Где можно поговорить?
– В пресс-центре, – сказал он.
Темноволосый коп смерил меня пристальным взглядом. Судя по выражению лица, его так и подмывало затеять драку, и меня он считал вполне подходящим кандидатом.
Пройдя коридором в глубину здания, мы свернули в комнату с длинным обшарпанным столом, тремя или четырьмя деревянными стульями и кучей газет на полу. На краю стола стояло два телефонных аппарата, а на каждой из стен, аккурат в центре, висели засиженные мухами портреты: Вашингтон, Линкольн, Хорас Грили[46] и еще какой-то тип. Кинкейд закрыл дверь, уселся за стол, закинул ногу на ногу и дожевал гамбургер.
– Меня зовут Джон Далмас, я детектив из Лос-Анджелеса. Как насчет того, чтобы прокатиться к дому семьсот тридцать шесть по Альтаир-стрит? По дороге расскажешь о деле Австрийса. Или, может, позвонишь Макджи, пусть нас представит? – Я вручил ему визитку.
Розовый юнец проворно выбрался из-за стола, сунул визитку в карман, даже не взглянув, и прошептал мне на ухо:
– Подождите!
Кинкейд неслышно подошел к портрету Хораса Грили, снял со стены и нажал на скрытый за ним черный квадрат. Квадрат продавился: краска была нанесена на ткань. Парень многозначительно поднял брови, и я кивнул. Портрет вернулся на место, а Кукленок – за стол.
– Микрофон, – вполголоса объяснил репортер. – Даже не представляю, кто, где и когда меня слушает и вообще работает ли эта штуковина.
– Хорас Грили бы оценил, – заметил я.
– Угу. В управлении сегодня тихо, так что прокатиться можно. В крайнем случае Ал де Спейн меня прикроет, – сказал Кукленок, не понижая голоса.
– Тот брюнетистый здоровяк? У него проблемы?
– Его в патрульные понизили! Сегодня Ал вообще не дежурит и околачивается здесь без дела, но настроен решительно, и ни у кого в управлении не хватает пороха отправить его домой.
Я удивленно приподнял бровь в сторону микрофона.
– Все в порядке! Надо же подкинуть им пищу для размышлений! – Кукленок подошел к грязной раковине в углу, намылил руки древним обмылком, тщательно ополоснул и вытер носовым платком.
Дверь распахнулась. Седой тип среднего возраста смерил нас с порога пустым, ничего не выражающим взглядом.
– Добрый вечер, шеф! – поздоровался Кукленок. – Вы что-то хотели?
Начальник полицейского управления изучал меня с явным неудовольствием. У него были глаза цвета морской волны, упрямый, напоминающий тугую полоску рот, лисий нос и проблемная кожа. Мм, для копа он, пожалуй, мелковат.
– Это кто? – чуть заметно кивнув, осведомился начальник полиции.
– Друг моего зятя, частный детектив из Лос-Анджелеса. Его зовут… Сейчас посмотрим! – Кинкейд отчаянно шарил по карманам в поисках визитки. Господи, он даже имени моего не запомнил!
46