К воде вернулась обычная прозрачность. На глубине действительно что-то шевелилось, и не просто шевелилось, а медленно всплывало. Слегка покачиваясь, темный, неправильной формы предмет поднимался на поверхность. Вскоре перед нашими с Хейнзом глазами появился почерневший шерстяной свитер, брюки и туфли, наполовину скрытые под неузнаваемой раскисшей массой. Затихающие волны на секунду расправили спутанную белокурую прядь.
Нечто качнулось и сначала показало нам руку, которую никто на свете не назвал бы человеческой, а потом лицо: раздувшуюся серо-белую плоть без глаз, носа и рта. Неужели это когда-то было лицом? Хейнз не сводил с него взгляда. Лицо, украшенная зелеными камешками шея. Билл Хейнз сжал перила так, что суставы пальцев побелели как снег.
– Берил!
Этот родившийся в самом сердце крик наверняка услышали и в лесу, и на холмах, и на вершинах гор Сан-Бернардино.
4. Девушка в озере
На окне красовался большой плакат с выведенным печатными буквами воззванием: «Оставьте констеблем Тинчфилда!» За окном виднелась конторка, заваленная пыльными папками. На стеклянной двери выделялись надписи: «Начальник полиции», «Начальник пожарной команды», «Городской констебль», «Торговая палата», «Входите».
Я и вошел. Универсальное заведение оказалось однокомнатной деревянной лачугой с пузатой печью в углу, конторкой и грязным столом с выдвижной крышкой. На стене напротив висели большая синька карты округа, календарь и термометр, а над столом – доска с телефонными номерами, выведенными так старательно, что цифры врезались в дерево.
В древнем вращающемся кресле восседал мужчина в сдвинутой на затылок ковбойской шляпе. Справа от него стояла высокая плевательница. Крупные безволосые руки обнимали живот. Мужчина был в коричневых брюках на подтяжках, линялой рубахе, застегнутой до толстой, как у быка, шеи, и без галстука. Волосы, насколько я разобрал, темно-русые, блеклые, а виски – белее снега. На груди красовалась шерифская звезда. Сидел он перекосившись на левую ягодицу, так как из правого кармана брюк высовывалась кобура с «кольтом» сорок пятого калибра.
Прислонившись к конторке, я пристально на него посмотрел. У незнакомого пока мужчины были большие уши и добрые серые глаза, – в общем, на вид тюфяк, такого и младенец вокруг пальца обведет!
– Мистер Тинчфилд?
– Ага. Единственный представитель закона в этих краях, по крайней мере до выборов. Есть тут пара достойных ребят, которые могут заткнуть меня за пояс, – вздохнул он.
– Оленье озерцо в вашей юрисдикции?
– В чем дело, сынок?
– Я об Оленьем озерце, маленькое такое, в горах, знаете? Оно в вашей юрисдикции?
– Ага. Я еще и помощник шерифа, только на двери все путем не распишешь: места не хватает. – Тюфяк без тени недовольства глянул на дверь. – Я тут, как говорится, один за всех. Речь об озере Мелтона? Что-то стряслось, сынок?
– В озере нашли мертвую женщину.
– Ясненько. – Оторвав руки от живота, Тинчфилд почесал за ухом и тяжело поднялся. Стоя он казался просто высоким и мощным, лишний вес и пивное брюшко были частью образа тюфяка. – Мертвая, говоришь? Кто она?
– Жена Билла Хейнза, Берил. Похоже на самоубийство. Миссис Хейнз провела в воде много времени и сейчас выглядит далеко не лучшим образом. По словам Билла, она бросила его десять дней назад. Думаю, именно тогда все и случилось.
Шагнув к плевательнице, Тинчфилд выплюнул в нее комок коричневой волокнистой массы, издавший при падении негромкое «шлеп!», затем пожевал губы и вытер рот тыльной стороной ладони.
– А сам ты кто, сынок?
– Джон Далмас, я из Лос-Анджелеса. Мистер Мелтон поручил мне осмотреть его недвижимость и даже записку для Хейнза написал. Мы с Биллом прошлись по берегу, поднялись на причал, оставшийся после киносъемок, и заметили в воде что-то темное. Хейнз швырнул в озеро большой камень, и тело всплыло. На утопленницу без слез не взглянешь – в буквальном смысле, шериф.
– Хейнз остался на озере?
– Да, за подмогой отправился я, потому что Биллу совсем поплохело.
– Ничего удивительного, правда, сынок? – Тинчфилд отыскал в столе непочатую бутылку виски, спрятал ее в карман и застегнул рубашку. – По пути захватим дока Мензиса и Пола Лумиса. – Он спокойно обошел конторку. Казалось, случившееся волнует его не больше надоедливой мухи.