– Кроме тебя, к туфлям миссис Лейси никто не прикасался? Ну, прежде чем они попали к сапожнику?
– Нет! Говорю же, я лишь отпросилась у мистера Вебера… – Девица осеклась. – Да, еще принесла ему кофе… – вспомнила она. – Туфли на кассе оставила. Откуда же мне знать, прикасался к ним кто или нет? Да и какая разница, если Лейси получили свои деньги обратно?
– Сдается мне, ты планомерно усыпляешь мои подозрения… Расскажи об этом Вебере. Он давно здесь работает?
– Слишком давно, – съязвила рыжая. – Девушкам к нему лучше не подходить, ну если ты понял, о чем я… Так о чем я?
– О мистере Вебере.
– К черту Вебера! Ты намек понял?
– Тебе трудно облекать мысли в словесную форму?
Девица снова зарделась.
– И еще, только между нами… – пролепетала она, а потом рявкнула: – Убирайся к черту!
– Хорошо, если я понял, о чем ты.
Ядовито улыбнувшись, девица исчезла. Ее каблучки зацокали по коридору. Судя по звуку, в другие номера полотенца она не заносила.
Я взглянул на часы: половина десятого.
По коридору прошел кто-то грузный и, хлопнув дверью, закрылся в номере справа. Откашлявшись, мой сосед скинул туфли, упал на кровать и начал раскачиваться – пружины жалобно заскрипели. Покачавшись минут пять, он поднялся. По полу зашлепали босые ноги, весело звякнула о стакан бутылка – мой сосед налил себе выпить, затем снова упал на кровать и почти моментально захрапел.
За исключением храпа и беспорядочного шума ресторана, меня окружало максимальное подобие «расслабляющей тишины горного курорта». На озере гудели моторы, в танцевальном павильоне – музыка, на шоссе – машины, плюс еще в тире трещали винтовки, а на главной улице ругались дети. В общем, тишина стояла такая, что я не расслышал, как открылась дверь моего номера. Неизвестный вошел, притворил дверь и, сделав несколько шагов, уставился на меня. Ночной гость был высоким, бледным, худым, но смотрел угрожающе.
– Ну, парень, давай показывай! – потребовал он.
Я перевернулся на спину, сел и картинно зевнул:
– Что показывать?
– Жетон.
– Какой еще жетон?
– Включи мозги, недоумок! Коповский жетон, который дает тебе право расспрашивать горничных.
– Ах, этот… – слабо улыбнулся я. – Мистер Вебер, жетона у меня нет.
– Вот здорово! – воскликнул Вебер и, размахивая длинными руками, пересек номер.
Остановившись футах в трех от кровати, он чуть подался вперед и р-раз – сильно ударил меня по виску. Моя бедная голова чуть не раскололась, а ушибленный затылок заныл, посылая болевые импульсы в каждую клеточку тела.
– За это сегодня лишаю тебя сладкого, – отшутился я.
Ухмыльнувшись, Вебер сжал правую руку в кулак. В его ударе не было ни капли скрытности, да и скорость… Я вполне мог сбегать в магазин за маской кетчера, но, выбрав другую тактику, нырнул под кулак Вебера и ткнул ему в живот пистолетом.
– Руки поднять вверх, пожалуйста! – вежливо попросил я, услышав его немелодичный ропот.
Вебер снова заворчал, закатил глаза, но рук не поднял. Я обошел вокруг него и попятился к двери. Вебер медленно повернулся.
– Через секунду я закрою дверь этого номера, и мы отправимся на расследование дела о купюрах в туфле, иначе известного как «Тайна подмененной „капусты“».
– Катись к черту, – ответил Вебер.
– До чего остроумный ответ! – восхитился я. – И до чего оригинальный!
Не сводя глаз с Вебера, я нащупал было дверную ручку, но тут за спиной скрипнула половица, и я развернулся, чем добавил силы удару в челюсть, который мне нанесли, умело приложив кирпич. Бешено вращаясь, я понесся вслед за яркими вспышками молний, а потом вырвался в открытый космос. Прошло несколько тысяч лет. Упор спиной – моя бешеная планета остановилась, я разлепил глаза и увидел ступни.
На полу моего номера лежали ступни, плавно переходящие в лодыжки, голени и бедра. Ноги… Кто-то распластал их под весьма легкомысленным углом. Рядом покоилась вялая рука, а в паре дюймов от ее безжизненных пальцев – пистолет. Вот правая нога пошевелилась, и я с удивлением обнаружил, что она моя. Вялая рука машинально потянулась к пистолету – мимо! Рука потянулась снова, ухватилась за гладкую рукоять и подняла пушку. Я поднял пушку! Поднял, несмотря на пятидесятифунтовую гирю, которую к ней привязали. В номере царила тишина. Повернув голову в другую сторону, я уперся взглядом в закрытую дверь, затем попытался сдвинуться места. Господи, как больно. Болело все, особенно голова и нижняя челюсть. Подержав пистолет в руке, я опустил его на пол. Черт с ним. Поднимать такую тяжесть сейчас незачем. Кроме меня, в номере не осталось ни души. Ночные посетители исчезли, яркой лампе под потолком даже освещать было некого. Я снова пошевелился – больно, ох как больно – и, с огромным трудом согнув ногу, подтянул колено к себе. Отчаянно хрипя, я оторвал спину от половиц, снова ухватился за пистолет и поднял свое беспомощное тело. На языке чувствовался вкус горелых спичек.