На долю секунды миссис Лейси перестала шевелиться и, казалось, даже дышать, а потом медленно опустилась на стоящий неподалеку стул и закрыла лицо руками. Словно окаменев от горя, она не издавала ни звука, а Шайни забилась под ее стул и заскулила.
Тем временем блондин попробовал оторвать плечи от пола. Двигался он неловко, с видимым трудом.
– Ты сильно ранен, а, сынок? – спросил склонившийся над ним Баррон.
Блондин прижал к груди левую руку – вокруг бледных пальцев появился багровый контур. Правая рука медленно поднялась и застыла, устремленная в потолок. Запекшиеся губы дрогнули.
– Heil Hitler![78] – прохрипел он и бессильно уронил руку. В его горле что-то зажурчало, а потом воцарилась тишина, которую боялись нарушить все, даже собака.
– Этот парень – нацист, – наконец произнес шериф. – Слышал, что он сказал?
– Угу, – кивнул я, затем вышел из комнаты, спустился по ступенькам и зашагал к машине. Присев на подножку, я закурил сигарету и крепко задумался.
Вскоре из-за деревьев показались миссис Лейси, шериф с прижатой к груди собачкой и Энди с прижатой к груди винтовкой. На смуглом лице молодого человека читался шок.
Устроив даму на заднем сиденье, Баррон передал ей Шайни, затем повернулся ко мне:
– Сынок, курить на расстоянии менее пятидесяти футов от дома у нас запрещено законом.
Бросив сигарету, я втоптал ее в сухую серую землю и сел на переднее сиденье.
Мы вернулись на главную, по местным меркам, дорогу и долго хранили молчание, пока его не нарушила миссис Лейси:
– Людерс упоминал какой-то Слоут. Он рассказывал про него Курту, ну, парню, которого вы застрелили. Они общались по-немецки. Я учила немецкий, но Людерс говорил слишком быстро. Слоут на немецкое название не похоже. Вы когда-нибудь слышали это слово?
– Да, это старый прииск недалеко отсюда, – кивнул Баррон. – Энди, знаешь, где он?
– Угу. Я убил того парня, да?
– Да, похоже на то.
– Прежде я никогда не убивал…
– Может, это я уложил Курта? – вырвалось у меня. – Я ведь тоже стрелял.
– Нет, с твоей точки в грудь было не попасть, слишком низко, – покачал головой Энди. – А с моей – в самый раз.
– Миссис Лейси, сколько человек привезли вас сюда? – сменил тему Баррон. – Понимаю, сейчас вам не до моих вопросов, но я просто обязан их задать.
– Двое, – бесцветным голосом ответила женщина. – Людерс и блондин, которого вы убили, – именно он вел лодку.
– Они нигде не останавливались, в смысле – на этом берегу?
– У домика неподалеку от причала. Людерс высадил Курта, притаился за ближайшим поворотом и стал ждать. Вскоре появился Курт, но не пешком, а на старом «плимуте». Сначала он ехал за нами, а потом загнал машину в поросший ивами овраг и вернулся к Людерсу.
– Все, большего нам знать не нужно, – кивнул Баррон. – Если поймаем Людерса, дело, считай, сделано. Только я не до конца понимаю, из-за чего весь сыр-бор.
Я не ответил. Мы вернулись к развилке и проехали мили четыре к озеру.
– Притормози-ка, Энди! – скомандовал Баррон. – Дальше пойдем пешком, а ты жди здесь.
– Нет уж! – заартачился парень.
– Жди здесь! – В голосе шерифа зазвенел металл. – Сегодня тебе убийств хватит. Охраняй даму и смотри, чтобы собачка помалкивала!
Машина остановилась, и мы с Барроном выбрались из салона. Шайни заскулила, а потом воцарилась тишина. Спустившись с обочины, мы заспешили через сосновую рощу. Мы не разговаривали, а шорох наших шагов дальше чем за тридцать футов расслышал бы только индеец.
12
За пару минут мы пересекли рощу. За ней лежала большая пустошь. Посеребренное луной небо затянули легкие облака, на земле высились груды отработанной породы, а несколько ящиков для загрузки грунта, составленные друг на друга, казались водонапорной башней, от которой тянулся бесконечный конвейер к врубу.
– Прииск года два как заглох, – шепнул мне на ухо Баррон. – Овчинка выделки не стоит: двое старателей за целый день и пылинки не намоют: тут уже лет шестьдесят как все выгребли. Вон тот низенький барак – старый вагон-ледник, стены толстущие – считай, пуленепробиваемые. Машины не видать – наверное, сзади стоит или спрятана. Да, скорее, спрятана. Ну, ты готов?
Я кивнул, и мы быстро зашагали по пустоши. Луна светила чуть ли не ярче солнца, и я чувствовал себя мишенью в тире, а вот Баррон совершенно не нервничал. Зажав «кольт» в руке, шериф не снимал с курка большой палец.