– Когда?
– Четыре или пять минут назад.
– Как это?
– Он упал в шахту лифта...
– Господи! Где?
– Здесь!..
– Как это случилось?
– Это установит полиция. Она прекращает плач.
– Полиция?
– Да, она обычно сует свой нос в подобные дела. Она смотрит на меня.
– Объясните, – произносит она наконец, – кто вы? У меня такое ощущение, что вы устроили мне отвратительный фарс.
– В таком случае, мадам, поскорее прогоните это ощущение. Мои шуточки не заходят так далеко.
Колеблясь, смущенная своим горем, она спрашивает:
– Вы француз?
– Как вы догадались?
И киска дает мне простой ответ:
– По вашему акценту!
Такого я еще не видел! Оказывается, это французы говорят по-французски с акцентом, а не бельгийцы. От этого можно ржать сильнее, чем если вам щекочут пятки!
– Да, я француз. Но это не помешало мне увидеть, как ваш муж упал вниз головой в шахту лифта. В данный момент он там и покоится, как пишут в газетах. Прошу прощения за упор на мрачные детали истории, но реальность имеет свои права, которые надо уважать, правда?
Я улыбаюсь.
– Я оказался замешанным в эту историю в качестве свидетеля и думаю, что в данных обстоятельствах вы нуждаетесь в советах. Вашего мужа сбросили в шахту. Я в этом убежден и даже имею тому доказательство. Полиция найдет странным, что его убили в его доме. Кому выгодно преступление, вот в чем вопрос. Полицейские всегда задают его себе. Против этой логики ничего не поделаешь... Они подумают о вас, и вы будете иметь неприятности.
– Да?
– Да.
– Но я ничего не сделала!
– Вам это придется доказать! Она заламывает руки.
– Я уже целую неделю не видела моего мужа...
– Вы в этом уверены?
– Клянусь!
Милашка строит иллюзии. Женские клятвы по шкале ценностей следуют сразу после заячьего пука.
Она издает восклицание, призванное навести меня на мысль, что она невиновна:
– Он внизу?
– Разумеется.
– И мы ничего для него не делаем! Надо же ему помочь!
– Чем можно помочь человеку, у которого не хватает половины головы!
На этот раз я перешел границу, и она с глубоким вздохом навзничь падает на софу. Вдовушка лишилась чувств!
Что мне теперь делать? Я поднимаю ее веки, проверяя, не ломает ли она комедию. Нет, действительно отрубилась.
Надо привести ее в чувство. Ее состояние подсказывает, как нужно себя вести, чему я очень рад, поскольку не имею планов на ближайшее будущее.
Я видел такое во всех комедиях. Сориентировавшись, я нахожу кухню, бегу туда и сталкиваюсь нос к носу с парнем в одной рубашке.
Он стоит, прижавшись к стене, стиснув зубы, с блуждающим взглядом и с видом горького сожаления, что не находится в этот момент в какой-нибудь киношке.
Это молодой парень, высокий, мускулистый, немного рыжеватый.
Он смотрит на меня так, как, должно быть, Христофор Колумб смотрел на Америку, впервые подплывая к ней.
И тогда он проявляет самую человеческую, самую забавную реакцию: кивает головой и шепчет:
– Добрый день, месье!
Глава 3
Когда я заглядываю в прошлое, то часто испытываю головокружение от этой бездны передряг.
Там осталось много субъектов, которых я отправил к предкам и которые дожидаются теперь труб Страшного суда! Однако, вспоминая о своем поведении, я могу признать, что ему всегда было свойственно одно достоинство – вежливость. При всех обстоятельствах – а одному богу известно, в каких обстоятельствах я побывал, – я всегда был предельно куртуазным. Помнится, Людовик Четырнадцатый мне как-то сказал: «Ты самый вежливый человек, которого я видел после Кольбера!»
Поэтому я отвечаю на приветствие типа, дрожащего от страха на кухне. Не надо иметь высшего образования, чтобы понять, чем этот малый занимался у милашки Ван Борен. Я говорю себе, что вся история может свестись к банальному адюльтеру.
Должно быть, голубки вовсю резвились, когда заявился муж. Известное дело! Такое можно встретить на каждом углу. Сколько дураков-коммивояжеров, неожиданно вернувшихся из поездки на день раньше, застают свою дражайшую половину в полном экстазе. Они обижаются, и начинается заварушка. Я прекрасно представляю себе, как Ван Борен явился домой и вспугнул любовников. Свободное падение с пятого этажа прекрасно успокаивает разъяренных мужей. Его голова при этом превращается в такое месиво, что рога показались бы ему вполне стоящим украшением.