— Уходим отсюда, — велела Мика, поднимаясь.
— А как же мама? — всхлипнул Семён. Глаза увлажнились, и он отвернулся, стыдясь слабости.
— Во-первых, я не Вика, — начала девочка. — Во-вторых…
— Что здесь происходит?
Все четверо забыли о директоре торгового центра, а Валерьян Леонидович, освободившийся от чар колдуньи-фантазии, взял и очнулся. Гневно оглядел кабинет, ослабляя туго затянутый галстук. Заметил лежащую на полу Инну Васильевну и испуганно охнул.
Первой сориентировалась Таня.
— Это мама нашего друга Семёна, — зачастила она. — Ей стало плохо. Мы искали аптечку. Решили, у вас она обязательно есть. Вы же директор. Зашли, а вы спите. Прямо на столе! А Инна Васильевна в обморок упала.
— Я с-с-спал? П-п-правда? — переспросил Валерьян Леонидович, нервно почесав затылок. Колдовство закончилось, глаза прояснились, однако он не помнил, как оказался в кабинете. А, может, вообще позабыл последние дни или даже недели.
— Спали! — повторила Таня осуждающе.
Директор отвернулся.
— Аптечка, — пробормотал он. — Ну, конечно! Она у охранников. Я сейчас!
Он вскочил, ударившись коленкой об угол тумбочки. Заскрипел от боли зубами и выскочил прочь.
— Ну и дела, — протянул Тёма.
Инна Васильевна застонала и с трудом приоткрыла глаза.
— Мам? — испуганно позвал Семён.
— Где я? — прошептала она, приподнимаясь на локте.
Семен растерянно заерзал, Тане пришлось повторить придуманную историю.
— Обморок? — переспросила Инна Васильевна, касаясь тонкими пальцами лба. — Надо же. А голова-то как болит.
Дверь кабинета распахнулась, и внутрь вбежали сотрудники торгового центра во главе с встревоженной Тамарой Ильиничной. Она держала в руках аптечку.
— Посадите пострадавшую на диван! — распорядилась начальница. — Дети, подождите в коридоре. Нечего под ногами мешаться.
Пришлось подчиниться. И ждать, где велено. В гробовом молчании, мрачно поглядывая друг на друга. Все понимали: обсуждать случившееся рано. Следовало выяснить, здорова ли Инна Васильевна. Но вопреки тревогам в сердце Мики поселилась надежда. Эдуард Четвертый не случайно отправлял в Обыкновению фантазию, а не настоящих подданных. Наверняка, путь для них заказан. Да, фантазии тоже способны натворить немало бед. Вон одна единственная столько народа через картину увела. Однако живые колдуны куда опаснее. И с ними Мике точно не справиться.
Тамара Ильинична вышла в служебный коридор минут через пять.
— Всё в порядке, — она подбадривающе улыбнулась Семёну. — У мамы подскочило давление. Мы позвонили папе. Он приедет за вами через полчаса.
Семён вздохнул с показным облегчением, спрятав дрожащие руки за спину. Едва начальница ушла, вопросительно посмотрел на Мику.
— Мама точно в порядке?
— Да, — кивнула девочка. — Фантазия лопнула, и чары рассеялись.
Мика примолкла. Три пары глаз прожигали насквозь.
— Мне нужно многое вам объяснить, — пробормотала она, переминаясь с ноги на ногу. — Идем на улицу.
— Семён тоже? — с сомнением спросил Тёма.
— А что такого? — пожала плечами Таня. — Никто не поверит, если вздумает болтать. Особенно дружки.
Устроились на лавочке у входа в торговый центр. Семён не пожелал садиться. Встал напротив, не сводя с Мики пытливого взгляда.
— Почему ты сказала, что не Вика? — спросил Тёма.
— Потому что это правда. Я Мика — её сестра-близнец.
Девочка говорила и говорила. О колдовской стране Моревии, замках на скалах посреди моря, короле Эдуарде Маргулисе, картинах-парах Руди Флоренса. О заколдованном отце и сестре, которых много лет считала погибшими. Тёма слушал, почти не дыша, только повторял «Ну и дела!». Таня восторженно ахала и хваталась за порозовевшие от восторга щёки. Семён молчал. Но Мика заметила в глазах уважение, вместо привычного превосходства, и на душе потеплело.
Глава 20
Последняя картина Руди
— Не хочу участвовать в войне! Не буду!
Вика минут пятнадцать бегала туда-сюда по спальне, выплёскивая негодование. Ругала леди Деметру и короля Эдуарда Четвёртого. А заодно и их предков, которые объединили три страны в одну. Оставили бы всё, как было, никому бы в голову не пришло «отвоевывать» свое назад. Риа внимательно слушала, сидя на краешке широкой кровати. На бледном лице застыло выражение глубокого сочувствия.