— От души сочувствую, — ухмыльнулся Уимзи. — Я-то не скандалить пришел. Au contraire[8], - как сказал один тип в Бискайском заливе, когда его спросили, обедал ли он. Собственно говоря, тут возникла неразбериха касательно минуты и часа смерти, — заметьте, строжайшая конфиденциальность! — и я с этим делом разбираюсь. Не хочу лишнего шума, но, если позволите, я бы сделал в клубе снимок-другой, чтобы проглядеть их на досуге и, так сказать, соколиным глазом обозреть характер местности, э? Тут пришел мой человек с фотокамерой. Может, вы притворитесь, что имеете дело с парнем из «Твэддлера» или «Пикчер Ньюз» и дадите ему свое официальное благословение пооколачиваться вокруг вместе со всеми причиндалами?
— Вот ведь любитель напустить туману! Да пожалуйста, если надо. Только вот каким образом сегодняшние фотографии помогут вам установить время смерти, происшедшей десять дней назад — это выше моего разумения. Но, послушайте… игра ведь ведется честно, в открытую, нет? Нам вовсе не хотелось бы…
— Разумеется. В том-то и суть. Строжайшая конфиденциальность — любая сумма в пределах 50.000 фунтов сразу по предъявлении долговой расписки, доставка в стандартных фургонах, рекомендации не требуются. Доверьтесь малышу Питу.
— Идет! Так что вам нужно?
— Не хочу, чтобы меня видели с Бантером. Незачем раскрывать карты раньше времени. Нельзя ли призвать его сюда?
— Разумеется.
За Бантером отослали слугу, и тот не замедлил явиться: невозмутимо чопорный и аккуратный до педантичности. Уимзи придирчиво оглядел его — и покачал головой.
— Простите, Бантер, но вы вот нисколечко не смахиваете на профессионального фотографа из «Твэддлера». Темно-серый костюм еще туда-сюда, но где бесшабашная неряшливость, отличающая гигантов Флит-Стрит? Не будете ли вы так добры засунуть все эти кассеты в один карман, несколько запасных линз и прочие причиндалы — в другой, и слегка взъерошить свои буйные кудри? Так уже лучше. И почему это я не различаю у вас пирогаллоловых пятен на большом и указательном пальце?
— Я, милорд, отношу это главным образом за счет того обстоятельства, что в качестве проявителя предпочитаю метол-гидрохинон.
— Увы, профанам этого не понять. Минуточку! Кульер, я тут у вас вижу отличную закопченую трубку. Дайте-ка ершик.
Уимзи энергично просунул инструмент в черенок трубки и извлек наружу тошнотворное количество бурого, маслянистого вещества.
— Отравление никотином, Кульер, — вот от чего вы умрете, если не остережетесь вовремя. Вот, держите, Бантер. Тщательно втерев это в кончики пальцев, вы добьетесь нужного эффекта. А теперь, внимание: Кульер проведет вас по клубу. Мне нужен снимок курительной комнаты, сделанный от входа, затем камин крупным планом, так, чтобы вошло любимое кресло генерала Фентимана, и еще один снимок от дверей прихожей, что перед библиотекой. Затем — снимок библиотеки сквозь прихожую и несколько детальных изображений дальнего отсека с разных ракурсов. После того, сделайте несколько видов холла, снимите гардеробную, попросите служителя показать вам вешалку генерала Фентимана и постарайтесь, чтобы и она попала в кадр. На данный момент это все, но для отвода глаз пофотографируйте все, что сочтете нужным. Мне требуются четкие снимки, вплоть до мельчайших подробностей, так что затемняйте линзу, если надо, и помните: я вас не тороплю. Как закончите, отыщите меня: я поброжу где-нибудь здесь. И вставьте новые фотопластинки: отсюда мы поедем в другое место.
— Очень хорошо, милорд.
— Да, кстати, Кульер: доктор Пенберти прислал некую особу обрядить покойника, верно? Вы, случайно, не помните, во сколько она явилась?
— На следующее утро около девяти, кажется.
— А имени ее вы, часом, не записали?
— Кажется, нет. Но я знаю, что работает она в похоронном бюро Мерритта, близ Шепердз-Маркет-Уэй. Вам наверняка на нее укажут.
— Преогромное вам спасибо, Кульер. А теперь я испаряюсь. За работу, Бантер.
Уимзи на минутку призадумался, затем пересек курительную комнату, жестом поприветствовав одного-двух клубных завсегдатаев, взял «Морнинг пост» и оглянулся в поисках свободного места. Вместительное кресло с завитушками по-прежнему стояло у огня, но некое смутное чувство почтения к мертвым оградило его от чужих посягательств. Уимзи неспешно прошествовал к креслу и лениво погрузился в его пружинистые глубины. Маститый беллонианец, устроившийся по соседству, бросил в его сторону негодующий взгляд и шумно зашелестел страницами «Таймз». Уимзи проигнорировал сигналы — и забаррикадировался газетой. Ветеран снова откинулся к спинке, пробурчав что-то касательно «несносных юнцов» и «нарушения всех приличий». Но Уимзи так и не стронулся с места, и не поднял глаз даже тогда, когда в курительную вошел репортер из «Твэддлера» в сопровождении секретаря и принялся устанавливать фотокамеру. Несколько особо чувствительных натур капитулировали перед вторжением. Уэзеридж, протестующе ворча, заковылял в библиотеку. Уимзи не без внутреннего удовлетворения проследил, как неумолимая фотокамера хищно устремилась за ним даже в эту неприступную цитадель.