— Тебе табличек не хватает? «Траву не мять!» «Не сорить!» А? Или подвесную дорогу построить? Чтоб ты ножки не промочил?
— ...Переводники притащили по ошибке — я говорю: не разгружайте, это для тринадцатого номера! Разгружают. Через два дня приезжают — забирают. И все напрямик, и все напролом — как же, мы же первопроходцы!
— Я думал сперва, Гриша, — задумчиво говорит Панов, — что ты недоделанный. А ты, оказывается, переделанный! Так это же просто с ума сойти! И откуда такие берутся в наше время?
Петро встает, подходит к Панову, рывком поднимает его:
— Шел бы ты, а?
— Лечиться тебе надо, Михалыч, — подает голос Калязин. — Рано ты с отпуска приехал. Надо лечиться.
— Ну! И этот! — обескураженно говорит Панов. — Да вы мужики или нет? Вы понимаете, какая у нас работа? О-со-ба-я!
— Как водка, что ли? — дурашливо спрашивает Мишаня. — «Московская»? Так ее уж и нет давно.
— Не-ет, перевелись настоящие мужики, — сокрушается Панов. — Перевелись. Мелюзга какая-то. А ведь это Север! Понимаете — Север! А Север — это риск!
— Ну, нет, — решительно вмешивается Мишаня. — Север — риск? Чушь. Север — это рис. В натуре. Опять четыре мешка рису привезли в котлопункт. А картошка где?
— A-а, да что вы знаете, — устало произносит Панов. — Не мотала вас жизнь. Не била. Я с четырнадцати лет сам себя кормлю. Я всего в жизни вот этими руками добился. Я больше двадцати лет в бурении! Я весь Север прошел! У меня ни кола ни двора, потому что для меня главное — работа! А вы... Рассуждение, понимаешь, имеют. Гуся им жалко. По траве они слезы льют. А «помазок» у дизелей дрыхнет всю вахту! Толян! Почему у тебя Мишаня на вахте спит? Делать нечего? Нечего делать — возьми трансбой, вымой полы...
— Брандспойт, — поправляет Толян.
— Да, трансбой! Трансбой. Чего ты смеешься? Ну, чего лыбишься? Не вахта, а прямо-таки Университет Лумумбы. Калязин институт закончил — а выше верхового подняться не может. У баскармы техникум, а он по трапам вверх-вниз шеманается. У тебя Подосинин, тоже техникум да в институт налаживаешься — но ты еще даже не бурильщик! Так, и. о. Временно. Пока кто-нибудь в отпуске. А я... А у меня восемь классов. Восемь!
— Восемь первых? — спрашивает Мишаня. — Ну, я угорел. А хоть каких, — сквозь зубы цедит Панов. — Не тебе считать. Я — мастер! Я —
Мы стоим вокруг Панова, словно персонажи костюмного фильма, снятого по урезанной смете. Чего нам сейчас не хватает — так это небольшого землетрясения. Или нападения тундровых мышей.
Внезапно пол оживает, словно балок все время стоял на спине задремавшего, но в этот миг проснувшегося и приподнимающегося зверя. Пол плывет из-под ног, мелькают рубахи и полотенца, сыплются коробки и банки, шипит вода из опрокинутого чайника.
Карабкаясь, хватаясь за дверные проемы, друг за друга, мы выбираемся на улицу.
Доски самодельных тротуаров вздыбились. Под сварными трубами приемного моста — глубокая трещина с рваными, еще не сглаженными водой краями; сужаясь и расширяясь, как горный поток, набирающий силу, она уходит под дизельный сарай и теряется за сеткой снова начавшегося дождя. Что-то непривычное в ровной пустоте, которая неожиданно возникла у земляного мерника, — потом я вспомнил, что там стояли пустые контейнеры. Сейчас их нет. В туннеле, пробитом вездеходом, бурлит желтая вода, выплескивается, переливается через край. Тракторный кран, уткнувшись стрелой в землю, судорожно дергается, кряхтит, словно взялся поднять весь земной шар своей лебедкой, рассчитанной на восемь тонн.
— Это же Север! — торжествующе кричит Панов — Это же понимать надо!
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРОЩАНИЕ
Цементный туман, скрежет металла о металл, когда лопата скользит по дну железного корыта. Потом Петро и Ибрагим меняют нас.
На душе муторно. До нас доносятся лишь отголоски бурных споров на «горке» о судьбе десятого номера. Тундра притихла — то ли затаилась, то ли иссякла, — но в ее молчании и неподвижности есть что-то тревожное. Скорее всего, нашу скважину законсервируют до холодов: когда тундру схватит мороз, можно будет продолжать работы в относительной безопасности. Перед тем как ставить скважину на консервацию, надо непременно успеть спустить колонну до забоя и зацементировать ее, иначе стенки ствола обрушатся, вся работа бригады пойдет насмарку. Но даже это не самое страшное. Открытый ствол — это опасность пластовых перетоков, перетоки приведут к непредсказуемому изменению пластовых давлений, которые осложнят дальнейшее разбуривание здешних площадей.