В лощине лежало тело молодой девушки. Моё тело. Бледное лицо казалось спокойным, а побелевшие рыбьи глаза смотрели куда-то вверх. Светлые русые волосы беспорядочно раскинулись по сторонам. Тонкий свитер был точно таким же, как и мой, а на заледеневшей руке красовалось обручальное колечко. Я ведь тоже ещё его не сняла, непривычно было без кольца.
Моё оцепенение длилось слишком долго. Я внимательно рассматривала девушку, пытаясь убедиться, что между нами нет ничего общего, что она совершенно на меня не похожа. Но это было не так.
Глупость. Лес вновь играет со мной в дурные виденья. Вот и рассвет наступил слишком быстро, как и в прошлый раз.
Я обошла тело и больше на него не смотрела. Выбралась из лощины, отряхнулась и спустилась в деревню.
Словно оглушенная, дошла до своего дома. У забора стояла совершенно живая Седушка и беззаботно поедала пожухлую траву. Кинулась к ней и обняла как родную. Так и знала, что это всё морок! Коза живая, и мне, стало быть, нечего быть мёртвой.
Ухватила её за оборванную веревочку и повела к деду Беляю. Выполню своё обещание и поспешу на утренний автобус. Ноги моей здесь больше не будет.
Старик увидел меня издалека и заулыбался, засуетился. Мы помахали друг другу, он забежал в свой маленький домик, а после вышел встречать нас у калитки.
– Нашлась, голубушка! Седушка моя, – дедушка смахнул слезу и осторожно взял у меня веревку. – Не смогу я тебя достойно отблагодарить за такую услугу, дочка. Возьми хоть хлеб, только из печи достал.
Он протянул мне ароматную круглую головку. Я бы отказалась, если бы не видела, как это важно для него, как подрагивают его старые руки, всё ещё способные испечь сладкий хлеб.
– Благодарю, этого вполне достаточно. Очень вкусно пахнет, – устало усмехнулась я.
– Доставила тебе хлопот эта негодница?
– Есть немного. Вы её покрепче привязывайте. А то здесь птицы хищные с гор прилетают, как бы не напали.
– Птицы? – будто догадавшись о чем-то, переспросил Беляй. – Ты про Сирин? Опять с подругой своей виделась, хулиганка старая? – обратился он к козе, дернув веревочку. – Напугали тебя, поди, Настасьюшка? С этих аферисток станется. За Седушку волноваться не стоит, её саму здесь каждая тварь побаивается. Ты себя лучше побереги, печь в доме затопи – живой огонь никакую нечисть ко двору не подпустит.
– Спасибо за совет, – растеряно отозвалась я.
Кажется, старик понимал в местной фауне куда больше моего.
– Может, подскажете, что с неупоко́енными гостями делать? – решилась поинтересоваться.
– Так нет в деревне неупокоенных, и мёртвых тоже не бывает, не такая здесь земля. Разве что обеспокоенные есть. Ты бы мысли дурные из головы выкинула, тогда бы они не волновались. Жизнь-то может быть непроглядной, но она всегда остается большой ценностью. Даже после смерти, – хитро подмигнул старик. – В гости зайти не хочешь?
– Нет, мне нужно идти, – попятилась я. – Всего доброго.
Столь странной беседы у меня ещё никогда не было. Нужно поторопиться, не хотелось бы здесь задерживаться. Только есть хотелось неимоверно, с последнего бутерброда прошли целые сутки. Я поднесла к лицу булку хлеба, сжала её до хруста и откусила. Вкусно, аж глаза прикрыла от удовольствия. Бабушка пекла такой же вкусный хлеб, в печи он всегда получается каким-то особенным.
Распахнула глаза и не узнала Глубинки: дома стояли совсем новые, прежде косые заборчики стали ровными и выкрашенными. В заброшенных дворах теперь бурлила жизнь, бегали курочки, созревал поздний виноград и яблоки.
– Настасья, тебя бабушка ждёт! Поторопись.
Я обернулась – у своего дома стояла помолодевшая тетя Глаша, а рядом её давно погибший муж. Он приобнял её за талию, а она опустила голову ему на плечо совсем как влюбленная девица.
Много знакомых и совершенно незнакомых мне людей приветствовали друг друга, переговаривались, обсуждали урожай. Деревенская идиллия источала умиротворение и простое человеческое счастье.
Бабушка! Я побежала в домик на окраине, ворвалась в комнату и окунулась в тепло и аромат тыквенного пирога. Горела печь, а бабушка, живая и здоровая, подкидывала в устье дрова.
– Бабуля! – кинулась к ней и крепко обняла, будто не видела её целую вечность.
– Настасья, ты что, уезжать собираешься? – строго спросила она.
– Нет, бабуля. Ещё поживу. Поживу.