Переход к политике широких репрессий в деревне
Во второй половине 1920-х гг. стал очевиден кризис новой экономической политики. Огосударствление всех сторон жизни крайне мешало развитию экономики. Ограничения на аренду земли, наём рабочей силы и размеры земельных владений, твёрдые цены на зерно, административное сдерживание товарооборота негативно влияли на состояние промышленности и сельского хозяйства. И в городе, и в деревне партийно-административный аппарат вёл жёсткую борьбу с частным капиталом, подрывая развитие свободного предпринимательства.
Не только нэпманы, но и все зажиточные крестьяне считались как идеологическим, так и экономическим противником. Кризис хлебозаготовок в 1927 г. привёл руководство страны к мысли о силовом нажиме на деревню с целью вынудить её продавать хлеб по низким фиксированным ценам. Опыт силового воздействия на процесс хлебозаготовок был оценён Сталиным и его группой как успешный.
Хлебозаготовительные кампании 1927–1929 гг. проходили как «чрезвычайные» раскалывая общество на всех уровнях: и по линии противостояния с властью, и по углублению социального раскола между более зажиточными и менее успешными крестьянскими хозяевами.
В.А. Ильиных предложил корректный термин для обозначения радикальных изменений в деревне — «социалистическое раскрестьянивание», ибо государственная политика с конца 1920-х гг. предполагала ликвидацию единоличного хозяйства как базовой единицы социальной самоорганизации крестьянства[315]. Первая попытка раскрестьянивания, стремительно предпринятая в ходе гражданской войны и сопровождавшаяся как стихийным насильственным уравнением руками люмпенской части деревни, так и введением коммун, оказалась неудачной, закончившись экспроприацией зажиточных и разорением многих середняцко-бедняцких хозяйств. В целом крестьянская самоорганизация оказалась очень устойчивой структурой, поэтому для её полного разрушения понадобился новый и продолжительный по времени виток целенаправленного государственного террора и принуждения.
Заковский сразу проникся сталинским указанием судить отказывающихся сдавать хлеб по низким государственным расценкам мужиков как спекулянтов. В свою очередь, Сталин запомнил сопровождавшего его в период сибирской командировки начала 1928 г. Заковского как чекиста, способного быстро организовать карательное наступление на «злостных саботажников хлебосдачи», мобилизовав на это не только оперативников ЭКО, но и большую часть аппарата ряда окружных отделов ОГПУ. И было неважно, что ещё недавно Заковский ходил днём с огнём в поисках кулаков, находя их в мизерных количествах. Так, в конце 1926 — начале 1927 г. полпред ОГПУ обследовал 8 сёл Барабинского округа, где отнёс к зажиточным (выше середняцкого уровня) 5 % хозяйств и не нашёл ни одного настоящего кулака-эксплуататора.
По итогам кампании Заковский на пленуме крайкома ВКП(б) в марте 1928 г. самокритично заявил: «Я думаю, что такое большое количество арестов в Сибири производить не нужно было, а эффект при увязке наших мероприятий получился бы гораздо больше чем он получился при многочисленных арестах». Органы ОГПУ к 29 февраля 1928 г. арестовали 123 чел. только по ст. 58 УК. Дела на 64 из них проверила прокуратура и согласилась с обоснованностью обвинения лишь в отношении 20 чел.
На бюро Сибкрайкома ВКП(б) 26 июня 1928 г. Заковский отметил, что в период нэпа была достигнута политическая стабильность, но после хлебозаготовок средний класс деревни стал проявлять недовольство. Касаясь сельского пролетариата, Заковский со знанием предмета заявил, что бедняк в Сибири не имеет глубоких корней — «это деклассированный элемент». Указывая на враждебные элементы, полпред захватывал очень широко: «учителя, интеллигенция, эсеры, попы находятся на стороне кулака». Заковский указал на резкое усиление летом 1928 г. репрессий в деревне в связи с антисоветской агитацией (до 50 арестованных на округ) и негативно оценил панические настроения местных властей, требовавших ещё более массовых арестов «кулачества», срывавшего хлебозаготовки своей агитацией.
В марте 1929 г. на пленуме Сибкрайкома Заковский снова указал на необоснованно широкое, по его мнению, применение 58-й статьи УК к крестьянам во время новой хлебозаготовительной кампании. События, которые могли сильно повлиять на политическую стабильность края, тревожили Заковского. Между тем местные власти призывали чекистов быть активнее. Канский окружком ВКП(б) 16 октября 1929 г., проанализировав результаты третьей пятидневки октября по хлебозаготовкам, обязал начальника окротдела ОГПУ Я.Я. Веверса «провести через ГПУ наибыстрейшую разработку ряда характерных дел, требуя внесудебного решения на право высылки за пределы округа и применения других, более суровых мер наказания»[316].
По обвинению в злостном саботаже хлебозаготовок и спекуляции в кампанию 1927–1928 гг. было привлечено к ответственности с частичной или полной конфискацией имущества 1.600 «кулаков», а в кампанию 1928–1929 гг. — более 8.000. Всего за 1929 г. «в связи с проводимыми кампаниями» по Сибири отправилось за решётку 23 тыс. крестьян и низовых сельских работников. Ответ властям был достаточно выразительным: в 1928 г. в Сибкрае было зарегистрировано 406, а в 1929 г. — 756 убийств по политическим мотивам, причём из этого количества на прямые террористические акты приходилось 14 и 27 % соответственно. Количество банд выросло за год с 67 до 456, поэтому с 1 ноября 1929 г. территория Сибири была вновь объявлена «неблагополучной по бандитизму».
Беглые «кулаки» в канун коллективизации иногда создавали небольшие отряды, пытавшиеся вербовать сторонников среди репрессированных крестьян и вести пропаганду против власти. Житель с. Старый Кучук Родинского района И.И. Гломозда, осуждённый по ст. 169 УК (мошенничество) на два года заключения, при конвоировании в славгородский домзак сбежал, а 5 июля 1929 г. соединился вместе со своим скрывающимся сыном Василием и В. Демиденко. Согласно версии следствия, И.И. Гломозда, «разъезжая вместе с сыном и Демиденко по сёлам Благовещенского и Родинского районов и ближайшим селениям Каменского округа, занялись усиленной агитацией и вербовкой крестьян, преимущественно распроданных, в повстанческую организацию… разработали план организационного восстания, составили проекты воззваний и т. д.». Чекисты 11 сентября 1929 г. при задержании части отряда застрелили И.И. Гломозду, а 24 чел. в последующие дни задержали.
Заковский на совещании в крайисполкоме 14 октября 1929 г. сообщил, что сотрудники ОГПУ постоянно ведут следствие по «перегибам» местных начальников, которые вынуждают селян выступать против властей — за 1929 г. полпред насчитал в крае 200 массовых выступлений крестьян, из которых 133 были вызваны хлебозаготовками. Если в 1928 г. органы юстиции зарегистрировали 364 контрреволюционных преступления, то с января по август 1929 г. — 1.257, а с сентября по декабрь 1929 г. — 3.391. Из них 35 % приходилось на антисоветскую агитацию. Заковский в 1929 г. опасался восстаний даже в самых благополучных районах края — из-за повсеместных огромных извращений в хлебозаготовках и массовых нарушений законности[317].
Полпред мог бывать трезвым в суждениях и понимать последствия слома нэпа, но после объявления борьбы с саботажем хлебозаготовок и «шахтинского дела» был готов к острым карательным акциям. Когда в октябре 1929 г. ОГПУ начало массовые аресты в связи с «противодействием кулачества» хлебозаготовкам, Заковский колебался лишь несколько дней. Информационный отдел ОГПУ 24 октября 1929 г. отметил, что наиболее широко применяют репрессии против «кулаков» чекисты Украины и Северного Кавказа, «а в последнее время втянулась и Сибирь», дав 3.027 арестованных — при том, что на 7 октября их было в крае всего чуть более 200. Судьбы особо опасных арестованных решала особая тройка, созданная с санкции Коллегии ОГПУ при полпредстве ОГПУ 28 декабря 1928 г. для заочного рассмотрения дел о политическом и военном шпионаже, контрреволюционных организациях, вредительстве и диверсиях, уголовном и политическом бандитизме. В её состав входил прокурор, имевший право опротестовывать решения тройки. Прокурор Сибкрая Кунов уже 29 декабря 1928 г. издал циркуляр об усилении наблюдения за чекистами, обязав прокуроров присутствовать при допросах обвиняемых. Однако в марте 1929 г. Заковский в своем письме Сибкрайкому заявил, что не будет исполнять циркуляр, обвинив прокуратуру в том, что она берёт под сомнение деятельность ОГПУ и дискредитирует чекистов, обвиняя их в фальсификациях дел и пытаясь — вместо надзора — руководить следствием. Полпред вышел победителем — Кунов был отозван из края, прокурорский надзор оказался условным и не смог помешать массовым репрессиям[318].
315
"Политика раскрестьянивания в Сибири: Хроникально-документальный сборник". — Новосибирск, 2000. Вып 1: Этапы и методы ликвидации крестьянского хозяйства 1930–1940. С.З.
316
"Маргиналы в социуме…" С. 121, 338, Павлова И.В. "Роберт Эйхе"//Вопросы истории. 2001, № 1. С. 73–77; Ефремов М.А. "80 лет тайны (Власть и милиция Сибирского края 1917–1937)". — Новосибирск, 2002. С.183, 184–185, 191; Исаев В.Н., Угроватов А.П. "Правоохранительные органы Сибири…" С.238; ГАНО. Ф. п-2. Оп.5а. Д.62. Л.19.
317
ОСД УАДААК. Ф.р-2. Оп.7. Д. п-7209. Л.15–16; Гущин И.Я. "«Раскулачивание» в Сибири (1928–1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия". — Новосибирск, 1996 С.60; Папков С.А. "Сталинский террор в Сибири…" С.21.
318
"Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 тт. 1927–1939". Т.2: "Ноябрь 1929 — декабрь 1930" — М., 2000. С. 787–808; Исаев В.И., Угроватов А.П. "Правоохранительные органы Сибири…" С. 89–92.