Он должен успеть первым!
– Ну? Ты пришел за мной, малыш?
«Never free, never me, so I dub the unforgiven», – завыло в голове.
Ильяс рванул рукоятку кольта, но стоявший напротив выхватил свой быстрее. Его револьвер взлетел вверх будто сам собой, зрачок ствола выплюнул сноп искр.
В грудь ударило, стало нечем дышать. Не успел!
– Unforgiven! – по-прежнему ныло и ревело в ушах…
Ильяс рывком сел, встряхнул головой и уставился на стену. Тишину квартиры в Алтуфьеве рвали гитарные переливы шведско-американской группы.
– So I dub the unforgiven! – рычал из динамиков мобильного телефона рингтон.
Ильяс накрыл телефон ладонью, глянул на часы. Два часа ночи. Кто?
«Дядя Аслан», – подсказал экранчик.
– Здравствуй, дядя! – Спросонья слова приветствия вылетели на русском языке. Так было не принято, некрасиво. Он тут же поправился: – Салам.
– Салам, Ильяс…
– Что случилось, дядя?
Голос собеседника дрогнул:
– Приезжай, Ильяс… Розу убили. Похороны послезавтра.
Ильяс хотел спросить: «Кто убил?» – но не успел. Собеседник положил трубку.
Розу Ильяс помнил. Нескладная, черноволосая, высокая. На год младше Ильяса. Он учил ее стрелять… В последний раз виделись на дне рождения бабушки. Сколько ей тогда было? Шестнадцать? Значит, теперь восемнадцать… «Было восемнадцать», – поправился он.
Ильяс спустил ноги с кровати, осмотрелся. Надо предупредить деканат об отлучке. В голове крутились мысли одна другой бестолковее. Покупать подарки для родни? Хватит ли денег? А еще билет на самолет…
Телефон снова зашелся переливами гитары. «Сестра».
– Салам, Эльмира.
– Розу убили! Дочку дяди Аслана.
– Знаю, он звонил.
Сестра еле сдерживала рыдания, всхлипывая. Они с Розой дружили: в детстве играли вместе.
– За что? За что все это? Когда, наконец, кончится?
– Успокойся, Эля. Выпей лекарства и ложись спать.
– Я еду на похороны. Мы лето вместе провели. Я Розу… – Сестра все же не сдержалась и заревела в трубку.
– Успокойся. Я закажу нам билеты.
Эля всхлипнула еще разок, понемногу сдерживаясь.
– Отчего она умерла? – Ильяс поправился. – Кто ее убил?
– Не знаю… Дядя не сказал. Он сам не свой.
Ильяс вздохнул:
– Ладно. Давай спать. Утром закажу билеты.
– Я сама закажу. У тебя даже на поезд не хватит.
Ильяс смолчал.
– До встречи!
– Спокойной ночи!
Экран телефона медленно погас. Спать уже не хотелось.
В аэропорту Владикавказа их встретили двоюродные братья. Муса, сын дяди Ахмета, и Шамиль, средний сын дяди Рустема.
– Салам.
– Салам.
Они молчали до самого выхода. Только у машины Ильяс не выдержал:
– Кто?
Муса кивнул на скучающего в стороне солдата.
– Они, брат.
…Ехали долго.
Потом были похороны. Ревущие родственницы, высохшие, ввалившиеся глаза бабушки, промозглый ветер на склоне, сухие комки земли в ладонях.
Муса привел его на склон, когда гости покинули двор.
– Возьми земли, Ильяс. Это хорошая земля. Наша. Бери!
Он послушно зачерпнул ладошкой крошащуюся породу.
– Это хорошая земля, Ильяс. Это земля наших предков. Твоих и моих, брат.
За спиной послышались шаги. Вверх по склону поднимались Шамиль и дядя Аслан.
– Ты уже взрослый, Ильяс. У взрослых свои законы.
– К чему ты это мне говоришь, Муса?
Но ответил не двоюродный брат. Заговорил дядя Аслан:
– Я не могу быстро ходить. У меня больная нога. Уже десять лет.
Ильяс знал, где дяде прострелили ногу. Он кивнул. Это знали все.
– Моих сыновей убили. Теперь забрали дочь, – дядя Аслан потер бороду, он нервничал. – За жизни сыновей со мной рассчитались. Но Роза уйдет неотомщенной.
Ильяс напрягся: он ближайший родственник Розы, ближе, чем Муса и Шамиль. Мстить? Ему? Учился, учился, а теперь в горы?!
– Мы все сделаем правильно, дядя, – ответил Муса. Он посмотрел на Шамиля и Ильяса. – Так?
Шамиль закивал.
– Мы найдем и покараем. Так ведь, брат? – Ладонь Мусы легла на плечо Ильяса.
– Я слышал, его арестовали и будут судить, – Ильяс, как мог, оттягивал неизбежное.
– Это их суд, брат. Их законы, их судьи, их тюрьмы. Они не хотят, чтоб мы волновались, они боятся нашей мести. Один воин стоит тысячи баранов. А там бараны, брат. Бараны и шакалы. Мы будем жрать одних и резать других, брат!
Шамиль кивал все энергичней. Глаза его лихорадочно блестели. Зрачки казались огромными. Да они больные!
– Его будут судить, и если отпустят… – попытался вывернуться Ильяс.