— Ты точно был воплощением зла в прошлой жизни, иначе как объяснить то, что ты не даешь мне спать по ночам?
Пес лишь только повернул мордочку и озадаченно на нее смотрел, навострив уши. Всю прогулку девушка прокручивала в памяти любимые песни, но все они были слишком либо грустные, либо неподходящие по смыслу.
Надо было найти ту самую золотую середину, которая идеально подойдет к ее уровню игры на гитаре, довольно посредственному вокалу, а также не испортит свадьбу. Оказаться проклятой своей же подругой ей не хотелось.
Также сюда можно было добавить то, что Гермионе не хотелось исполнять песню о любви в прямом ее проявлении.
— Я тебя люблю, аж жить без тебя не могу! Колдуй над сердцем моим! Я твоя, а ты мой и мир для нас двоих! — писклявым голосом пробурчала девушка стандартный набор слов. Хотя Джинни бы понравилось. Мерлин, помоги!
Уставшая и измученная после тяжелого и, казалось, бесконечного дня, она снова вернулась в гостиную, на ходу снимая ошейник с собаки. Непривычно ярко освещенная теплым желтым освещением от гирлянд комната создавала ощущение в квартире счастья, а не той эмоциональной катастрофы, которая на самом деле творилась в жизни Гермионы.
За последние несколько месяцев она вляпалась по полной. Подвязалась ухаживать за собакой на пару с Малфоем, гуляла с ними втроем по ночному Лондону, спасала тонувшего щенка в Темзе, затем впала перед этим же парнем в дикую истерику и проснулась в его объятиях у себя в квартире.
Следом, еще не оправившись от потрясений, обнаружила квартиру разграбленной и переехала в поместье к ненавистному слизеринцу, где умудрилась за одну ночь одновременно переспать с ним и стать его женой.
Сейчас в перспективе есть шанс снова стать первой обсуждаемой личностью в магической Британии, а затем ловить кидаемые в себя камни прохожих, после того, как они узнают за кого вышла замуж Героиня войны.
Скоро их ждут совместные сеансы психотерапии, где придется строить из себя любящих супругов, а через пару дней надо петь перед гостями на свадьбе друзей. Тяжело вздохнув, она снова стала перебирать все песни, которые ей нравились.
Тихий треск огня в камине начинал давить на уши молодому хозяину поместья. Малфой сидел в гостиной, вальяжно растянувшись в кресле и крутя в длинных пальцах бокал огневиски. Напиток жег горло и не приносил больше того расслабления, которое доставлял раньше.
Взяв почти пустую бутылку элитного алкоголя, блондин вылил остатки себе в стакан и сделал большой глоток. С того момента, как Грейнджер перебралась назад в свою квартиру, в поместье стояла гробовая тишина. Эльфы суетились по своим домашним делам, стараясь не попадаться на глаза хозяину. Больше не было слышно их веселого писка, когда они играли с Ником или втихаря подкармливали его запрещенными вкусняшками.
Постель оставалась холодной, а воспоминания о той ночи, когда Грейнджер, сама того не подозревая, да собственно, как и он сам, стала его женой, полностью запустив корни мыслей о себе самой в голову Драко, не давали покоя. Образы ее тела и волнующие стоны, блеск глаз, которые смотрели на него безо всякой неприязни и ненависти, стояли перед затуманенным глазами слизеринца.
Из неторопливых мыслей его вырвал громкий треск камина, и он увидел голову Блейза.
— Так-так, — тот покачал головой с легкой усмешкой, — лучший друг пьет и даже не думал пригласить меня, Блейза, который так мастерски умеет составлять компанию в этом деле!
— Чего тебе, Забини? — совсем недружественным тоном спросил Драко.
— Я смотрю, ярмарка самобичевания в самом разгаре?
— Ой, вот только давай без твоих нотаций, мамочка! — отмахнулся Малфой. Он сидел в том кресле, где обычно сидела Грейнджер.
— Ох, сынок, не для того, чтобы ты спился, я тебя рожала, — голос мулата был серьезен, но не выдержав, он засмеялся.
— Очень смешно, — безэмоционально ответил Драко и сделал еще один большой глоток, опустошая стакан.
— Вообще-то, — заговорила голова Блейза из камина, — я хотел тебя позвать сегодня посидеть со мной.
— Посидеть? А за руку подержать не надо?
— Так, я понял, все как обычно. Либо через двадцать минут я наблюдаю тебя в “Дырявом котле” за нашим столиком, либо я звоню Нарциссе.
Драко тяжело вздохнул. Он любил свою мать самой сильной любовью, которую можно было испытывать к родному человеку, и ее слезы — это было последнее, что он хотел видеть на ее лице. Но и обида на нее за ее самодеятельность все еще горела в груди.