— Я ненавижу себя, — уже более четко прошептала девушка, отодвигаясь на другую половину кровати. Слизеринец почти незаметно вздрогнул, напуганный ее голосом, так резко разорвавшем тишину, и нахмурил брови.
— Это новая стадия атаки, или ты правда себя ненавидишь? — он старался говорить безучастно.
— Ненавижу. Я устала. У меня нет больше сил все это переживать снова и снова, — она лежала на спине и смотрела на высокий потолок.
— А я вот себя, — тихо ответил Драко, заложив руки за голову.
— Я тебя тоже. Во всяком случае, в протоколах Адамс записал именно это, когда проводил терапию. Я считаю тебя и твою семью виноватыми в том, что моя психика сказала мне «пока». Правда, очень удобно обвинять других в своих бедах?
Малфой смотрел на Гермиону, не ожидавший, что когда-то они об этом поговорят.
— Ты права, отчасти я виноват в этом всем, — он потянулся, чувствуя, как начинает колоть затекшее предплечье. — Я тоже ненавижу себя за это, поверь. Поэтому я также, как и ты, на антидепрессантах. Хотя дозировки стали уже поменьше…
В комнате было тихо, только учащенное взволнованное дыхание двух молодых людей доносилось до их же ушей.
— Этот мир — полное дерьмо, — прошептала Гермиона. — Я устала. И я не уверена, что смогу долго так продержаться.
— Что ты имеешь ввиду? — парень повернул голову, пытаясь в тусклом свете луны разглядеть ее лицо.
— От меня отвернулись почти все, Малфой. Вот ты лежишь рядом со мной по неведомой мне причине, а Джинни не разговаривала со мной два года из-за того, что я бросила Рона. И ей было плевать, что я не могу иметь детей, она ни разу не спросила, что я чувствую по этому поводу, — Гермиона судорожно вздохнула, подпирая слова. — Рон, понятное дело, устроил истерику и еще долго писал мне гневные письма. Виктор сначала был рад, что я согласилась с ним попутешествовать, но затем честно сказал, что не готов к моей болезни, да и у него загруженный тренировочный график… Гарри метался между мной и всеми Уизли. Я не оправдала их ожиданий, правильная девочка сделала выбор в пользу себя, как же я так посмела?! — она эмоционально вскинула руки наверх. — Гарри… Только он помогал мне. Поддерживал. Я его должница. Но больше у меня ничего нет. И никого. Кроме расхераченной непонятно кем квартиры, подержанной машины, пары гитар и стольких же психических расстройств.
— Почему ты мне это рассказываешь? — холодно спросил Драко, чуть хмурясь. Он был удивлен услышанным. Это с точностью до наоборот описывало то, как он думал живет все эти годы Героиня войны. Правда оказалась не такой радужной.
— Не знаю, — она слегка пожала плечами, — кроме пса, не понимающего, что я ему говорю, и кроме эльфов, которые боятся меня, выслушать меня можешь только ты, получается.
Драко разминал затекшие руки, чувствуя, как противные иглы колят пальцы.
— Я не буду тебя жалеть, Грейнджер.
— Это последнее, что мне надо…
— Но одно могу сказать точно, — понизив голос, он продолжил: — Это все надо пережить. Я вот до сих пор изгой в обществе. Я могу до конца жизни винить Темного Лорда и своего отца во всей той херне, которая произошла, но это уже случилось, и нужно как-то учиться жить с этим. Не думал, что скажу это когда-либо, но ты, Грейнджер, намного сильнее, чем думаешь. И покончив с жизнью, ты никому ничего не докажешь и не сделаешь чью-то жизнь проще, если лишишься своей.
Она повернула голову к парню, которого все школьные годы яростно ненавидела. Он действительно многое пережил. И никто и никогда не думал, что Малфой чувствовал, о чем думал, какие мысли сводили его с ума все военные годы, а особенно в то время, когда война закончилась. Он был Пожирателем, и это клеймо осталось с ним на всю оставшуюся жизнь.
— Я не собираюсь кому-то что-то этим доказывать. Но меня все равно запрут в Мунго, Малфой. Все вышло из-под контроля, за все это время мне стало только хуже, и я не позволю затравить себя теми зельями, которые делают из человека овоща. Я так не смогу!
Слезы подкатили к ее глазам, а ком встал в горле. Она задержала дыхание, не желая, чтобы Малфой был свидетелем очередной истерики.
— Я должен признаться, что такие мысли не раз посещали и меня, пока я сидел сначала в Азкабане, а потом в поместье в полном одиночестве.
Гермиона притихла, боясь спугнуть душевный порыв неожиданного собеседника.
— Я нашел утешение в алкоголе. Я пил намного больше тебя, напивался так, что выпадал из жизни на несколько дней, а как только приходил в сознание, то напивался снова! Я разгромил половину Менора в пьяных агониях, виня всех в своей участи, — он резко сел, упираясь руками в матрас, и усмехнулся, — даже тебя, Грейнджер. Тогда я думал, что как же тебе круто! Ты упиваешься славой, свалившимися деньгами, а все тебя любят и не кидают проклятья, когда ты проходишь мимо! В таких мыслях прошли полтора года ареста. Потом проверяющий принудил меня к лечению у нарколога. Агонии, истерики, похмелье, зелья — это была и моя жизнь тоже, Грейнджер. Я все это пережил, поэтому то, что происходит с тобой, мне знакомо. Я не испытываю к тебе жалости, все также тебя не перевариваю, хотя ты больше и не та занудная заучка, что была в школе…