Но Рейчел не слушала её.
Матильда всегда учила её, что женщинам нельзя плакать — мужчины ненавидят, когда они это делают, и, если женщина плачет, она не может рассчитывать ни на что хорошее. Но теперь Матильда нарушала собственные заповеди и рыдала так горько и горестно, что дрожали стены:
— Я так хотела иметь маленькую дочку, Рейчел. Я была счастлива, когда шила для тебя детскую одежду. Все мы так любили тебя и так хотели, чтобы ты жила с нами. Неужели теперь ты не хочешь жить с нами?
Рейчел и сама очень любила Матильду. Матильду невозможно было не любить, потому что она была сама любовь, сама доброта, сама безграничная преданность семье. Матильда могла печалиться, могла горевать, но никто не видел, чтобы она гневалась или сердилась на кого бы то ни было. И она всегда жила только ради детей. Но сейчас, казалось, всё изменилось...
— А что знают об этом мои... братья? — допытывалась у Матильды Рейчел.
— Энди, мне кажется, ничего толком не знает об этом. Ведь тогда, когда мы взяли тебя в нашу семью, он сам ещё не родился. А что касается Кэша, то он, по-моему, просто не придаёт таким вещам какого-то особого значения. Бен, конечно, всё знает — тогда ему было семь лет, он был уже почти взрослым мальчиком. Но мы все сразу поклялись друг другу, что эта история должна стать нашим общим секретом. Ведь мы не хотели, чтобы ты чувствовала себя среди нас чужой. Мы мечтали о том, что ты будешь чувствовать себя как ещё один наш ребёнок. — Матильда умоляюще смотрела на Рейчел: — Нам не надо ничего говорить им сейчас, Рейчел. Пусть всё останется так, как было раньше.
Но Рейчел чувствовала, что всё уже никогда не сможет быть так, как было раньше. И она сама не сможет быть такой, какой была прежде. Всё изменилось... всё стало совершенно другим. Ощущая это, она не могла найти в себе силы подолгу бывать в доме, как прежде, и встречаться со своими братьями. Она старалась как можно больше времени проводить на улице, старалась сделать всё, чтобы как можно реже встречаться с Беном и Энди. Рейчел не знала, заметили ли Бен с Энди, что она невольно сторонится их... но ей было всё равно, она ничего не могла с собой поделать. Она убегала на реку и, сидя перед тихой заводью, часами смотрела, как там прыгают лягушки, как вдруг ей в голову пришла мысль: «А ведь Бен не мой брат. Он мне не брат и даже не кузен. Боже, он вообще не мой родственник...»
Разумеется, то же самое она могла бы сказать и о Кэше с Энди, но почему-то её особенно взволновала именно мысль о Бене. Мысль о том, что Бен не её брат, а... Рейчел закрыла глаза, отчего-то страшась дальше размышлять на эту тему, отчего-то опасаясь додумать эту мысль до конца.
Она всегда почему-то думала о Бене больше, чем обо всех остальных членах семьи Закари. И больше, чем о любом другом мужчине из семьи Закари. Когда Бена не было рядом, Рейчел всегда думала о нём, ей всегда хотелось знать, где он и чем он занимается. Между ней и Беном всегда существовала особая близость — такая, какой у неё не было больше ни с одним другим членом семьи Закари. У них с Беном были особые шутки, понятные только им обоим и больше никому. Рейчел вспомнила, как однажды Бен шутки ради посадил лягушку в её кружку с водой. Рейчел сразу заметила в воде лягушку, но сделала вид, будто ничего не увидела, и незаметно запустила лягушку в кружку с водой, которая принадлежала уже самому Бену. Бен, который, как и Рейчел до него, сумел разглядеть лягушку у себя в кружке, с невозмутимым видом поднёс её к губам — и остановился только тогда, когда услышал истошный вопль матери:
— Бен, что ты делаешь, у тебя же в кружке с водой сидит лягушка!
Бен быстрым движением выплеснул воду из кружки, а потом они с Рейчел переглянулись и расхохотались. Они хохотали до упаду, глядя друг на друга, а окружающие никак не могли взять в толк, над чем же они смеются. Это был их секрет.
Когда Рейчел исполнилось семь лет, Бен стал рассказывать ей о своих встречах с говорящими животными — говорящим койотом, совой, куропаткой, оленем. Он во всех подробностях передавал свои разговоры с этими животными, а Рейчел слушала его, открыв рот. Потом эти рассказы Бена как-то сами собой прекратились — как и его «встречи» с этими говорящими животными. Очевидно, Бен почувствовал, что Рейчел стала уже достаточно взрослой, и её интересовали уже другие вещи.
Она прекрасно помнила и то, как общалась со своим старшим братом, когда ей самой было четыре года, а потом пять и шесть лет. Она помнила, как Бен учил её ездить верхом и как потом они погнались за зайцем и конь внезапно споткнулся и она полетела головой вниз и ударилась о землю так, что потеряла сознание. Но она ни словом, ни даже звуком не упрекнула Бена в происшедшем. Она была прежде всего безгранично благодарна ему за то, что он приобщил её к удивительному миру охоты и удивительному миру лошадей.