М. ПЕШКОВА: А как складывались взаимоотношения Виктора Ефимовича с театром? Мама — театральная дама, мама актриса.
А. БАТАЛОВ: Да. Я же его увидел в том самом дворе за кулисами МХАТа, и потом приходила всегда Вероника Витольдовна Болонская, у нас бывала.
М. ПЕШКОВА: Какой она была, возлюбленная Маяковского?
А. БАТАЛОВ: Опять она была с самого детства у нас, когда я чем-то заболел, она ходила, а я плакал, горло у меня было. Не помню. А песню помню. Она ходила и пела: «Карета „Скорой помощи“ идёт. Карета „Скорой помощи“ идёт». Они с мамой очень дружили.
М. ПЕШКОВА: Дружили, да?
А. БАТАЛОВ: Да.
М. АРДОВ: Учились вместе, у Станиславского при этом, лично у Станиславского.
М. ПЕШКОВА: А как ваша мама попала к Станиславскому? Девочка из Владимирской области?
М. АРДОВ: Да, из Владимира.
М. ПЕШКОВА: Дочь врача.
М. АРДОВ: Дочь ветеринарного врача и стоматолога, вот так будет точно.
А. БАТАЛОВ: Если точно, то так.
М. ПЕШКОВА: А она что, бредила театром? Как она из Владимира в Москву перебралась?
А. БАТАЛОВ: Да, абсолютно.
М. АРДОВ: У нас был такой друг владимирских её времён, друг нашей семьи Павел Геннадьевич Козлов.
А. БАТАЛОВ: Который потом был профессор консерватории.
М. АРДОВ: Он потом заведовал… Да. Он заведовал… Нет, именно в Гнесинском…
А. БАТАЛОВ: В Гнесинском. Да, верно.
М. АРДОВ: Он был, заведовал кафедрой теории музыки в Гнесинком училище. Он когда-то готовился к карьере пианиста, но это у него не получилось. И вот он рассказывал, что наша мама училась мелодекламации, а он ей там во Владимире аккомпанировал. Вот было. А потом она приехала и поступила. И поскольку она была достаточно хороша собой, артистична, и все это было.
А что касается Ардова и театра, тут не надо забывать следующего. В 20-х годах, когда Виктор Ефимович Ардов был фельетонистом и, стало быть, юмористом, он сдружился и познакомился с Львом Вениаминовичем Никулиным, и они вдвоём писали пьесы, которые шли довольно широко. У них там была пьеса «Статья 114-я», «Таракановщина» называлась и так далее. И потом он сам ещё до войны… Да, у него шла пьеса под названием «Мелкие козыри» — да — до войны, и все, так сказать. Потом уже всё сломалось. Его не пускали практически все… Он попытался после войны писать пьесы, ну, естественно, уже туда его больше не пустили.
А. БАТАЛОВ: Прости. Вы можете себе представить, вот до какой степени это было близко, они потом хотели сделать театр такой миниатюры эстрады, который назывался «Осьминог». И до сих пор есть рисуночек, который для этого… Но даже близко не дали открыть.
М. АРДОВ: Ну, это все… Дальше-то уже всё, конечно, было невесело. Но до войны он был вполне преуспевающим писателем, и всё-всё было. Ну, понимаете, но, тем не менее, всё равно вот, казалось бы, да 1937–1938 год, у него там пьеса идёт, все такое, но все равно…
М. ПЕШКОВА: И книжки выходят.
М. АРДОВ: И книжки выходят. Всё, всё, всё!
А. БАТАЛОВ: Ой, там в первой книжке мой портрет во дворе.
М. АРДОВ: Да, да. Есть маленькая фотография Алёши. Босота. Есть очень хороший рассказ его про маленького Алешу.
А. БАТАЛОВ: Сейчас сколько мне? Четыре года там?
М. АРДОВ: Четыре. Маленький.
А. БАТАЛОВ: Ну, маленький был, ниже собаки.
М. АРДОВ: Вот. У него есть прелестный рассказ такой про Нину, что моя знакомая там написано, и сына Алёшу, и как, значит, его укладывают спать, и кормят, и как ему, значит, изображают… Очень хороший, чудный такой рассказик. Мне нравится. А. Баталову он, кстати, посвящён А. Баталову. Это очень милый рассказик. Понимаете, ну, вот это все: книжки выходили, пьеса шла. Но это всё на тонком льду, потому что в 20-х годах был расстрелян его отец по приказу Троцкого как раз, а не Сталина.