Меж тем с конца второй луны я почувствовала недомогание, отвращение к еде. Сперва я посчитала это нездоровье обычной простудой, но, мысленно сопоставив его с тем странным сном, постепенно поняла, что опять понесла, и на сей раз – от Акэбоно. Обмануть никого не удастся, вот оно, возмездие, наконец-то постигшее меня за мои прегрешения! Не выразить словами обуявшие меня страх и тревогу! В последнее время я подолгу под различными предлогами жила дома, в усадьбе, – и как только мне это удавалось? – Акэбоно постоянно навещал меня и вскоре сам догадался, что я в тягости.
– Нужно сохранить это в тайне от государя! – сказал он. «Чей это грех?» – думала я, глядя, как он усердно возносит молитвы богам.
В конце второй луны я снова приехала во дворец и, когда наступила пятая луна, сумела внушить государю, будто четвертый месяц, как понесла, тогда как на самом деле шел шестой. «Но ведь разница в сроках неотвратимо обнаружится… Как же быть?» – замирая от страха, думала я.
В седьмой день шестой луны Акэбоно прислал ко мне во дворец одного за другим нескольких посланцев, требуя, чтобы я непременно возвратилась домой. «Что еще там стряслось?» – подумала я. Когда же приехала, оказалось, он приготовил для меня ритуальный пояс.
– Мне хотелось, чтобы ты надела пояс, который преподнес тебе я, а не кто-то другой… По-настоящему, полагалось бы надеть его после четырех месяцев… Но, опасаясь людских пересудов, я хотел повременить с подарком и вот дотянул до этих пор… Однако, услышав, что на двенадцатый день этой луны назначено поднесение пояса от государя, все же решился! – сказал он, и я подумала, что Акэбоно в самом деле всей душой меня любит, но мысль о том, к чему это приведет, что будет дальше, снова наполнила меня скорбью.
Целых три дня Акэбоно, как обычно, прятался у меня. В десятый день я могла бы вернуться во дворец, но вечером почувствовала недомогание и не поехала. По этой причине двенадцатого числа – в день, заранее назначенный для обряда надевания пояса, – мне привез его, как привозил в прошлый раз, дайнагон Дзэнсёдзи. Мне вспомнилось, как обрадовался тогда покойный отец, как он воскликнул: «Что это?!» – когда сам государь пожаловал к нам, и я залилась слезами – увы, роса, увлажняющая рукав, выпадает не только осенью!..52 Но что придумать, как скрыть правду? Нет, мне не отыскать выхода, ведь речь идет о целых двух месяцах!
Все же мне не приходило в голову утопиться, похоронить себя на дне морском. Не оставалось ничего другого, как притворяться и вести себя как ни в чем не бывало, хотя страх – «Как быть? Что делать?» – неотступно терзал мне душу. А меж тем уже наступила девятая луна.
Страшась людских взоров, я покинула дворец, якобы для того чтобы сделать приготовления к предстоящим родам. Акэбоно пришел ко мне в тот же вечер, и мы стали советоваться, как быть.
– Прежде всего, сообщи, что ты тяжело захворала, – сказал он. – И объяви всем и каждому, будто жрец Инь-Ян53 говорит, что болезнь заразна, опасна для посторонних…
Я последовала его совету и постаралась распустить слух, будто лежу, не поднимаясь, в постели и так больна, что даже капли воды не могу проглотить. Не допуская посторонних, приблизила к себе только двух служанок… Дескать, болезнь настолько тяжелая… Впрочем, можно было обойтись без столь строгих предосторожностей, никто особенно не спешил навещать меня, и я невольно снова с горечью думала: «Ах, если б жив был отец…» Государю я написала, чтобы он не слал ко мне людей, но он все же время от времени писал мне, а я непрестанно трепетала от страха, как бы моя ложь не открылась. Однако покамест все шло гладко, казалось, все поверили, что я и впрямь больна не на шутку. Только дайнагон Дзэнсёдзи все же несколько раз приезжал, пытаясь меня проведать.
– Хорошо ли, что ты лежишь здесь одна? Что говорит лекарь? – спрашивал он.
– По словам лекаря, болезнь на редкость заразная, встретиться с вами мне никак невозможно! – отвечала я и отказывалась его принять. Иногда он настаивал:
– Как хочешь, а меня это беспокоит!
Тогда, затемнив комнату, я накрывалась с головой, лежала, не проронив ни слова, и он, поверив, что я и впрямь тяжело больна, уходил, а я терзалась угрызениями совести. Люди, не столь близкие, как дайнагон, и вовсе не приходили, так что Акэбоно проводил у меня все ночи. В свою очередь, он тоже объявил, будто затворился в храме Касуга54, а сам послал кого-то вместо себя, велев этому человеку не отвечать на письма, приходившие в его адрес, и мне было грустно видеть, к каким ухищрениям ему приходится прибегать.