Непонятно Бахтало было одно — зачем другие люди придумывают байки про то, что иноземцы специально распространяют заразу? Какой толк им от этого? Забрать себе имущество табора? Так сколько там этого добра у цыган — кони, кибитки, походная кузня, пестрые одежды и украшения? Так не у каждого табора было столько имущества, у некоторых дрессированные медведи и те были полуголодными и плешивыми, даже коврик у камина не сделаешь. Да и вещи и дома обвинённых в моровых поветриях сжигались, а не раздавались “радетелям”.
Старуха Гюли частенько вспоминала, что слышала от более древних стариков — не раз, и даже не два, подвергались цыгане гонениям по разным причинам. Появление цыган всегда было громким и шумным, запоминающимся для жителей деревень, которые в своей жизни дальше ярмарки не выбирались, и главными событиями считали крестины, свадьбы и похороны. Непривычные для местных, резко выделяющиеся своим ярким внешним видом, обычаями или верой — все эти отличия вместе и по отдельности, как и обычная зависть к их свободе, рано или поздно становились причиной неприязни.
А в некоторых случаях, навести напраслину на цыган — не грех для деревенских, пытающихся выслужиться перед своим господином. Свалить недород урожая, падеж скота или другой какой убыток на “пришлых” — милое дело, зато можно получить денежную награду или, на худой конец выбить послабление в выплате десятины.
Ходили слухи, что при первых же признаках моровых заболеваний цыган обвиняли в колдовстве, пособничестве дьяволу и намеренном отравлении колодцев и рек.
Табор Бахтало был осёдлым почти целое поколение. Многие молодые люди, до рокового события, даже не знали, как кочевать. Для них всё было новым и непонятным.
А Бахтало ещё помнил, как раньше, когда он был молодым, чернявым и белозубым, они не задерживались на одном месте надолго. Обычно при въездах в граничные замки их табор объединялся с труппой бродячих цыган — дрессировщиков. А бароны их таборов были дорогими гостями в замках местных феодалов, вместе с владетелями восседали в пиршественной зале как равные.
Всё время скитаний и лишений после страшной гибели соплеменников и бегства, Бахтало даже не позволял себе задумываться о настоящих причинах погрома. В тот момент его волновало только одно — как можно быстрее покинуть ставшие вдруг негостеприимными земли. И вот сейчас, когда они нашли относительно спокойное место, с приятными радушными жителями, Бахтало возвращался к трагическим событиям: строил предположения о причинах, и терзался сомнениями. Какова вероятность, что эти милые сегодня люди, завтра не позарятся на вознаграждение и не пойдут кляузничать на пришлых цыган?. А может, действительно, всё обойдется и стоит довериться судьбе и остаться хотя бы на временную зимовку?
Предположений почему путешественники, кочевники и иностранцы были теми, кого обвиняли во всех бедах, у Бахтало было много. Но разве сейчас найдёшь истину? Тягостные мысли одолевали баро — он не знал, как предотвратить возможное несчастье. Решил не думать о прошлом, с долгой стоянкой не спешить и посмотреть на ситуацию ещё немного.
Не прошло и недели, как мужчины нашли себе работу, а женщины из табора уже судачили с деревенскими кумушками. Глядя на это, Бахтало всё чаще задумывался остаться на зимовье в этой приветливой деревне. Мужчины из табора поддержали идею и стали каждый день спрашивать о том, когда же Бахтало пойдёт к деревенскому старосте договариваться.
Вдруг резко зарядили проливные дожди и переговоры о выделении им земли для постройки конюшни и кузни отложили на неопределённый срок.
В один из вечеров, зарядивший стеной дождь, задержал Бахтало в новенькой кибитке Каце и Годявира. Всё чаще, глядя на молодого мужа дочери, Бахтало одобрительно кивал. Со стороны он замечал, что молодые счастливы, и заметно округлившийся живот Каце грел его душу скорым появлением внука.
Бахтало и Годявир опрокинули по чарке и с воодушевлением говорили о будущем.
Внезапно разговор взрослых прервал чистый, ясный и звонкий голос:
— Здесь оставаться нельзя, здесь пахнет болью и смертью!
Взрослые застыли с удивлением на лицах, глядя на Мири. Девочка смотрела на них серьёзным взглядом своих чёрных, почти угольных глаз.
Бахтало показалось, что ещё мгновенье и угли в глазах маленькой девочки вспыхнут прожигающим насквозь огнём. Под взглядом Мири, Бахтало стало не по себе, а по спине заструился противный холодный пот.
Не заметив смятения Бахтало, Каце бросилась радостно обнимать девочку:
— О, Мири, детка ты заговорила! Скажи что-нибудь ещё… скажи: "мами", ну, пожалуйста, скажи…
Мири очень внимательно посмотрела на приёмную мать, на минуту задумалась, потом не по-детски чётко произнесла, кивнув на живот:
— Назови дочь Чарген.
После этого молча скрылась за пологом повозки.
Ошарашенный Бахтало пошёл в свою кибитку. А Каце от счастья, расплакалась на плече мужа, поглаживая круглый живот.
На следующий день Бахтало собрал табор на совет. Рассказал, что услышал от Мири. Годявир и Каце подтвердили, что тоже слышали это из уст девочки.
Большинство цыган отнеслись скептически к пророчеству Мири. Только старая Гюли поддержала Мири и высказалась, посеяв в душах общины сомнения.
Старая Гюли была последней знахаркой и самой старой женщиной табора. Единственная выжившая из своей семьи, рано похоронившая мужа, и потерявшая в злополучную ночь всех детей и внуков, старуха часто сетовала на свою одинокую старость и просила Бога забрать её к себе. Постоянного места в кибитке у Гюли не было, она перебиралась из одной кибитки в другую, жила там, где считала себя нужной и полезной.
По вечерам, когда соплеменники собирались у костра, Гюли частенько рассказывала о былом, о правилах и обычаях, рассказывала сказки, которые слышала от своей бабки. Молодёжь смотрела на мудрую старуху с восхищением, ловя каждое слово. Да и цыгане постарше, прислушивались к советам Гюли, ведь она одна из немногих, кто мог лечить травами и людей и скотину.
А вот пророческим даром Гюли не обладала, но долго пожив на этом свете, умела прислушиваться к интуиции и чувствовала, что Мири говорит правду. Ещё интуиция подсказывала Гюли, что она должна сыграть в жизни Мири важную роль, правда пока было неизвестно, какую и когда.
В конце-концов пришли к решению не рисковать и поискать для зимовки другое место.
На следующий день табор снова тронулся в путь…
Через год до них дошли вести о том, что благодатная деревенька, в которой они чуть было не остались на зимовку, подверглась нападению и была сожжена дотла.
Услышав новость Бахтало в очередной раз задал себе вопрос: "Кто она — Мири? И правильно ли они сделали, что приняли девочку в свою семью.
Эпизод второй
В конце весны на закате родилась Чарген. Роды прошли легко и Каце светилась от счастья… и при этом беспокоилась, что не сможет теперь уделять много времени Мири.
Опасения Каце оказались напрасными. Мири отнеслась к появлению сестры без признаков детской ревности. Наоборот, со сводной сестрёнкой Мири носилась, ещё больше, чем Каце с самой Мири в первые дни.
С Чарген Мири начала говорить. Сначала рассказывала что-то только малышке Чарген. Девчушка ничего не понимала, но хлопала ресницами, забавно агукала и задорно хохотала. Именно Мири могла успокоить даже самый требовательный рёв Чарген и убаюкать малышку.