— Вот кого я боялся, — Гриша поспешно повернул раму лицом к стене. — С улицы, что ли, услыхали запах спиртного?
— С площади, — подтвердил Бобер. — А чего деву прячешь?
— Дуракам полработы не показывают. Вы с дамами раньше поздоровайтесь, невежи!
Извинившись, художники поздоровались с сидящими.
— Если не хватит горючего, сбегаете в «Гастроном» сами, — предупредил хозяин.
— А ну-ка, покажи свой коронный номер, Тиша! — сказал Бобер.
Маленький художник сделал несколько плавных пассов: «Айн, цвай, драй...» — и вынул из кармана бутылку.
Зазвучали тосты, начались споры, неизбежные там, где собирается больше одного художника. Шумные обвинения в измене (творческой, конечно!) перемежались не менее громогласными объяснениями в любви (к искусству, разумеется!). Обсуждали последнюю статью Грабаря, выступление Коненкова, выставки работ Сарьяна, Герасимова, Дейнеки.
Лера, впервые попавшая в среду художников, понимала далеко не все, о чем говорилось за столом, многие называемые спорщиками фамилии были для нее пустым звуком. И все же это было интересно, а главное — так не похоже на Юлькин «клуб», где собирались люди, лишь околачивающиеся возле искусства. Сейчас она особенно ясно поняла это. Будет что порассказать подруге.
Но вот она взглянула на часы и забеспокоилась:
— Мне пора, Кирюша... Сегодня я должна вернуться вовремя.
— И я, — поддержал он.
При виде поднявшейся пары художники всполошились. Какого черта они, собственно, завели эти бессмысленные споры, в то время как девушка, прекрасная девушка, скучает?! Тишин тут же преклонил перед Лерой колено, поклявшись до конца вечера развлекать ее.
— Этот номер не пройдет! — запротестовал старый график. — И, кроме вас, здесь найдутся мушкетеры!..
Дружный вопль одобрения потряс стены студии.
Художники согласились отпустить молодых людей при одном условии: прощальный «посошок», ту самую бутылку цимлянского, которую принес Тишин, они разопьют на свежем воздухе, так сказать, на Гришиной персональной «ресторан-крыше». Хозяева и гости, не исключая Владимира Илларионовича, ни в чем не отстававшего от молодежи, полезли через слуховое окно на крышу.
Хороша ночная Москва с птичьего полета! Автомобили, удалявшиеся в сторону площади Маяковского, казалось, рассыпали за собой пригоршни красных угольков, а ехавшие навстречу машины подметали мостовую тугими вениками фар. На крыше здания «Известий» выщербленные буквы электрорекламы призывали москвичей пить томатный сок и покупать затоварившиеся изделия Ювелирторга, Ограждающие огоньки высотных зданий у Смоленской и у зоопарка тлели, словно пастушьи костры на дальних скалах.
— А? Хорошо! — Видом со своей крыши Гриша гордился так, словно это было его лучшее произведение.
Картина ночной Москвы настроила всех на торжественный лад. Владимир Илларионович рассказал, как мрачно выглядел город в голодные годы гражданки, Бобер вспомнил бомбежки, дежурства на крыше... И тост был поднят соответственный: за то, чтобы никогда больше не гасли огни Москвы!
Кирилл был уверен, что проводит Леру до ее дома, но в метро девушка протянула ему руку, прощаясь.
— Здесь мы расстанемся. Вам ведь на Арбатский радиус...
— Я еду с вами! — объявил он решительно.
— Вы должны выспаться, Кирилл... Не сердитесь, но у меня выработалась привычка возвращаться домой одной. И потом... потом вам еще рано знать, где я живу. — Увидя его вытянувшееся лицо, девушка добавила: — Вы можете позвонить мне на работу. — Войдя в вагон, она назвала номер своего служебного телефона.
Может быть, Кириллу надо было вскочить в вагон следом? Но пока он раздумывал и колебался, поезд ушел.
Задержавшись у стола Кирилла, руководитель отдела почесал за ухом концом логарифмической линейки, с которой не расставался на работе.
— А где столы-подмости? — спросил он.
Молодой человек смутился. Он не ожидал, что Павел Иванович, рассеянно слушавший его в тот день, запомнит разговор. Как на беду, он за это время не успел заняться подмостями. Чтобы как-то оправдаться, Кирилл рассказал о совке для разгрузки, которым он-де начал заниматься еще до столов-подмостей. Набросав на листке бумаги примерный вид совка, он стал объяснять принцип разгрузки. Павел Иванович слушал рассеянно.
— Что ж, какое-то рациональное зерно во всем этом есть, Кирилл Васильевич. Вес вашего совочка, правда, будет великоват, его и вдвоем не поднять. Впрочем, этот недостаток легко устранить, если сделать что-нибудь в этаком роде. — Инженер быстро набросал на полях чертежа облегченную конструкцию совка — без дна и боковых стенок, с одной только передней, как бы загребающей груз. Кирилл с восторгом смотрел на эскиз: и как он сам не додумался? — Но не это, Кирилл Васильевич, смущает меня. — Он подозвал Одинцова. — А вы что скажете?