Тут он ударил сухоньким кулачком по столу так, что, подпрыгнув, скатилась на пол крышка чернильницы. Подняв ее, он аккуратно поставил крышку на место.
Никогда и никому еще он не раскрывал горькую тайну своей жизни, продолжал Егор Никитич, потому что никогда и ни к кому он не относился так чисто и так возвышенно, как к Валерий Павловне. Ее есть за что любить и уважать, он-то знает, как нелегко ей живется. Но она молодец, во всяком случае, до последнего времени была молодцом. Предупреждая ее протестующее движение, он заторопился.
Нет, он не хочет, не смеет упрекать ее ни в чем, она вольна поступать, как желает, но его долг, святой долг старшего товарища предупредить ее, сколько существует в мире соблазнов. Чтобы уберечь ее от них — он готов на все. То, что она подрабатывала у него машинкой, — мелочь, чепуха. На его сберкнижке кое-какие сбережения, не очень большие — около десяти тысяч, и все их он готов отдать ей, чтобы сделать ее счастливой. Само собой разумеется, что все его будущие гонорары, все его труды отныне будут посвящены ей и только ей...
До Леры начал доходить истинный смысл его слов. Ей предлагают сожительство, даже назначают плату. Какая гадость! Ездил к ней домой «по линии месткома», прикидывался отцом родным, шпионил... Червяк, жалкий червяк! Считает себя благодетелем за то, что она перепечатывала его скучные статейки, за которые он, кстати, платил ей меньше, чем профессиональной машинистке.
Егор Никитич, не слыша возражений, как-то незаметно сполз со стула и, оказавшись на коленях, пополз к ней.
— Ругайте меня, п-презирайте, но не отталкивайте... Не могу без вас, жизни лишусь... Видеть вас и не иметь возможности коснуться... Валерия Павловна... Валерия, жизнь моя!..
Напряжение, державшее нервы девушки туго натянутыми, только что пережитый ею страх разрядились вдруг нервным смехом, незаметно перешедшим в слезы.
Если смех озадачил, почти разозлил Егора Никитича, поднявшегося с пола, то рыдания ужасно напугали его. Он заметался по комнате, налил из графина воду в стакан и, не решившись передать его девушке, поставил перед ней на стол.
— Валерия Павловна, что с вами?.. В-вы не так меня поняли... Я люблю вас, но как? Как старший друг. Я в отцы вам гожусь... И ничего дурного я не хотел... не то что другие... В-выпейте воды, успокойтесь!.. Войдет уборщица — что она подумает?
Последние слова дошли до ее сознания. Не хватает только, чтобы вошел кто-нибудь посторонний и увидел ее плачущей.
- Вон отсюда! — тихо, но настойчиво потребовала она. — Немедленно вон, или я закричу... позову на помощь...
- Позвала?! — воскликнул в этом месте Кирилл, сидевший во время ее рассказа как на иголках. — По морде ему дала?
Лера покачала головой.
- А зачем?.. Он и так выкатился из комнаты, как побитый пес... Такой человечишка, как Егорычев, еще и против меня все бы повернул. Сказал бы, что я сама к нему, семейному человеку, пристала. Или что-нибудь в этом роде.
Кирилл мельком взглянул на электрические часы.
— Послушай, он еще там?
— Ну, конечно. Сидит и ждет тебя... Успокойся, Кирюша, вахтер не пропустит тебя.
— Ну, ничего... приду в другое время.
— Вот-вот... Приду, набью морду и получу пятнадцать суток за хулиганство. А меня оскандалишь на все учреждение. Честное слово, я жалею, что рассказала тебе все. Но тетке ведь не расскажешь...
— Хорошо, можно действовать по-другому. Пойти к вашему начальству, в партком. Нельзя оставить такое безнаказанным.
- Такое?.. А что, собственно, произошло?.. Слова, только слова... Как я докажу, что он все это говорил?.. У Егора Никитича, наверное, ни одного замечания в трудовой книжке.
— Значит, по-твоему, таких гадов надо оставлять в покое, не разоблачать? В комсомольском патруле мы жалкого пьянчужку берем в оборот, а тут...
— Та же Мария Михайловна, которая хорошо ко мне относится, — продолжала Лера, — перегрызла бы горло любому, кто сказал бы хоть слово против ее обожаемого начальника.
— Вот потому, что мы не боремся с такими слизняками, они совращают наших девушек.
— Во-первых, меня пока еще никто не совратил. И не совратит, будь спокоен! А во-вторых, я тебе сто раз говорила: скоро у меня отпуск. После отпуска моя нога не ступит туда.
— На твое место придет другая.
— Тебя и другая интересует?
— Дура! Никто, кроме тебя, меня не интересует!
Тем и кончился разговор. Кириллу пришлось дать Лере честное слово, что до ее отпуска он ни под каким видом не заглянет в ее учреждение. Что же касается того, чтобы ей самой прийти к Кириллу в гости... Боже, да в первый же свободный день! Ей давно хочется познакомиться с его семьей...