— Слишком поздно.
— У меня свой ключ, мы никого не разбудим... Ты мог бы даже... остаться у меня... — закончила она шепотом.
Он покачал головой:
— Вообще слишком поздно.
«Да, ты была права, подружка! Все они такие, даже самые хорошие. Если бы Кирилл позвал ее раньше, еще до отпуска, она бы пришла к нему, не побоялась бы ничего. А теперь вот она сама позвала его и оказалась ненужной».
— Скажи что-нибудь на прощание! — попросила Лера. — Или улыбнись, я унесу с собой хоть твою улыбку.
Кирилл задумчиво вертел в руках какой-то маленький предмет, словно растирал листок меж пальцами.
— Что же мне с этим теперь делать?
Фиолетовый снопик на миг попал Лере в глаза.
— Кольцо? — вскрикнула она. — То самое?.. Ты купил его?
— Нет, украл...
Это было грубо, Лера вздрогнула, словно ее ударили.
— Что ж, подари его другой... более достойной.
— Это специальный заказ! — Широко размахнувшись, он забросил колечко под откос. Что-то тоненько звякнуло о рельс, фиолетовый снопик вспыхнул еще раз и погас в придорожной пыли. — Все!
— Зачем ты сделал это, зачем? — Лера замолотила сжатыми кулачками по его груди, повторяя сквозь слезы: — Пусть я плохая, пусть дрянь, но ты ничего не понял, ничего... Лучше б ударил... Лучше бы меня туда бросил... Уходи! Совсем уходи! Ты мне не нужен такой... Ты слишком хороший для меня, слышишь? — Последние слова она выкрикнула, как угрозу...
Он отвел ее руки. Была секунда, когда ему захотелось прижать глупую, плачущую девушку к себе, но, подавив это желание, Кирилл быстро зашагал к станции.
Среди дня Кирилла вызвали с площадки к телефону. Сначала он не узнал голоса Вари: так растерянно он звучал, а узнав, не сразу понял, о чем говорит сестра. Как могла мама упасть в коридоре, если ей прописан полный покой и она лежит?
— Упала, и ей плохо, очень плохо, — твердила Варя, почти плача. — Совсем плохо, понимаешь...
— Сейчас буду! — крикнул он. — Но что значит «совсем плохо»? Алло!..
Варя не отвечала.
Автобус полз черепахой. На Садовом кольце Кирилл пересел в такси, не сообразив, что на метро быстрее. Бесконечно долго держал машину каждый светофор, Кирилл совсем изнервничался, пока доехал до дому. Может быть, мать, падая, разбила голову? Ведь что-то должны означать слова «совсем плохо».
У подъезда стояла машина «Скорой помощи». Ребятишки, обступив ее, обсуждали вслух, в какой квартире несчастье. Одним духом Кирилл взбежал на пятый этаж. Дверь на лестницу была открыта. Соседи, толпившиеся у порога, молча расступились, пропуская его, кто-то стал рассказывать, как увидел Антонину Ивановну распростертой на полу в коридоре и как помогал нести ее.
Мать лежала в том же положении, в каком он ее оставил утром, но головы к нему уже не повернула.
Врач в белом халате и медицинская сестра, раскладывавшая шприцы на салфетке, постеленной по-верх клеенки, посмотрели на вошедшего.
— Я же сказал: никого не пускать! — рассердился врач.
— Я сын, — прошептал Кирилл, подходя к кровати.
Щеки матери запали, глаза были закрыты, за ушами что-то чернело: не сразу он понял, что это пиявки.
Варя сидела в ногах у больной и поглаживала их сквозь одеяло. Подняв глаза на брата, девушка шепнула:
— Днем она еще немножко говорила. Тебя все звала. Карандаш просила — написать что-то. Но удержать не могла.
— Мама, мамочка, что с тобой? Ты слышишь меня, мама? — Он склонился над матерью. — Это я, Кирилл!
В лице больной дрогнул какой-то мускул, из глаза выползла одинокая круглая слезинка. Чувствовалось, что она прилагает все усилия, чтобы отозваться, но из этого ничего не получается.
— Это я, мама! Сын твой! — продолжал взывать он.
— Сейчас ее нельзя тревожить, — медицинская сестра настойчиво подталкивала Кирилла к двери. — Прошу вас выйти!
По совету соседей Кирилл помчался в платную поликлинику на Арбате, затем на квартиру профессора, адрес которого ему дали, и все это бегом, задыхаясь: казалось, что так быстрей.
Старик профессор недолго осматривал Антонину Ивановну.
— Вы, голубчик, кем ей приходитесь? — спросил он Кирилла. — Такой большой сын?.. Ну что ж, вы взрослый мужчина, должны понимать: ни я, ни кто-либо другой помочь вашей матушке — увы! — уже не в силах... Нет, нет, денег за визит я не возьму!
— Что он сказал? — спросила Варя, когда профессор ушел.
Вместо ответа он обнял ее. Тут и Варя, кажется, поняла все и заплакала, прижавшись к брату.
Остальное было точно в тумане. Дыхание больной, как могло показаться со стороны, становилось спокойнее, но это была агония; интервалы между вдохами сокращались и сокращались, заканчиваясь всхрапами... Кирилл двигался по комнате, что-то делал, кому-то звонил. Соседи удивлялись его выдержке, но если б его спросили, что он говорил только что, он бы не вспомнил. Кажется, он только что послал телеграмму-«молнию» дальней родственнице, и вот уже маленькая близорукая старушка кусает скачущие губы и, глядя на покойницу, наверное, в десятый раз с горечью спрашивает: