Иногда господь посылает людям испытания, чтобы закалить их веру, - медленно произнёс отец Андрей, - их нужно принимать со смирением и благодарностью, отвечая добром... - И подставляя левую щёку, да? - злобно вскрикнула девочка, наконец развернулась к нему лицом и обожгла взглядом. - Глупая рабская религия, придуманная для того, чтобы плебеи сидели тихо и не рыпались, пока хозяева жизни давили из них последние соки! Я не верю ни одному слову книжки, которую переписывали сотни раз, каждый раз перевирая соответственно эпохе и правительству! Я не верю в бога, который послал мне эту сволочь! Куда он смотрел, всевидящий и всемогущий?! Отец Андрей молча слушал её крики, потом её всхлипы, потом тихий срывающийся шёпот. Потом долго гладил по голове рыдающую у него на груди девочку. А руки тряслись от злости. От дикой, первобытной ярости, желания разорвать на части то существо, которое потеряло право называться ближним, как только замахнулось на ребёнка. А за то, что было потом, гореть ему в аду тысячи тысяч лет, и всё равно не искупить своего греха. Ей четырнадцать лет. Ей ещё рано переставать улыбаться. - Вы только не говорите никому, пожалуйста, - она вытирает лицо, но слёзы продолжают литься. - Никому, а то он меня убьёт. - Ты ходила в милицию? - Нет, вы что? Да что они ему сделают - он такая шишка! - она всхлипнула, закусила губу. - Он сказал, что может купить в нашем городе кого угодно, и даже если человека убьёт - никто ничего не станет делать. Ему тут все должны, каждый у него на крючке... на него мама работает. А я... только один раз к ней зашла, а он меня увидел, - она опять задохнулась рыданиями, кусая пальцы. - Никому не говорите, никому. - Не скажу. Давай будем считать, что ты мне исповедалась, я никогда ничего не расскажу, это божий закон. И после исповеди отпущу тебе грехи и благословлю, тебе полегчает, вот увидишь. После хорошей исповеди люди, бывает, от страшных болезней излечиваются, - она удивлённо подняла глаза. - Да, было. Помню, когда-то привели в храм бабку, почти принесли, два часа её исповедовал. Зато она на глазах похорошела, как молодая на выходе кланялась... Он говорил и говорил, вспоминал истории знакомых и учителей, с теплом в душе наблюдая, как девушка успокаивается и даже начинает улыбаться. Как она неумело, в первый раз в жизни, крестится. Как уходит домой, почти не горбясь. Смотрел ей вслед и сжимал кулаки, сдерживая в груди дикий крик. Кусая губы и шепча: - Где ты был, боже? Куда ты смотрел? Как ты это позволил?! - Я не позволял. Отец Андрей резко обернулся, хватаясь за сердце, бледнея до синевы. На том же месте, где только что сидела заплаканная девочка, хмурил брови молодой мужчина. И у него были очень, очень грустные глаза. - Христос? - прохрипел Андрей, пытаясь выдавить из себя что-то громче шёпота. - Не похож? - чуть улыбнулся мужчина, провёл рукой по коротким русым волосам, поправил воротник свитера. - Мир меняется, Андрей. И я должен меняться. Батюшка молчал, тараща глаза на собеседника и находя всё больше сходства с Казанской божьей матерью. Только у той глаза мудрые и милостивые, а у него... грустные, очень грустные. И какие-то жестоко разочарованные. - Где я был? Я везде. И я действительно всё вижу, абсолютно всё. Все дела, все желания, все потаённые мысли. Но я ничего не могу сделать, - он сжал губы в тонкую линию, отвёл взгляд от бледного лица не смеющего моргнуть Андрея. - Всё что я мог сделать, было сделано с сотворением мира, - он развёл руками, очерчивая сад и всё вокруг, включая дрожащего Андрея. - Я не кашевар, чтобы отмерять каждому его долю! Счастье или беду люди имеют по своей воле. Я дал свободу выбора, самое ценное и самое опасное, что мог дать! Свободу! Право действовать и отвечать за свои поступки. - Он пристально посмотрел на играющее короной солнце, не щурясь, задумчиво и разочарованно. - Я объяснил людям, что хорошо и что плохо. Просто объяснил, доступно - не убивай, не предавай, не кради! И будет всё хорошо. Люби ближних, прощай обиды, помогай, если можешь. И будет счастье. Будет здоровье, будут радовать дети, будет легко на душе. Уже после меня, ученики написали подробно, гору наставлений и указаний, как нужно жить, чтобы всё было хорошо... А люди выучили ритуал, как поклониться, как помолиться, как свечку поставить, тфу! - он сжал кулаки, сунул руки в карманы потёртой джинсовой куртки, помолчал. Отец Андрей сглотнул и несмело подал голос: - А ребёнок-то чем виноват? Невинная душа ведь... - Дети страдают за родителей, - вздохнул Христос, - а родители только со временем понимают, за что им это... если вообще понимают. Зато дети, потом, когда у них появляются собственные, не повторяют ошибок своих родителей, они понимают. - Жестокая наука... - А как иначе? То, что огонь опасен, человек узнает через то, что он причиняет боль. Иначе непонятно. И чтобы не было ожогов, достаточно не совать руки в костёр. И всё. Но люди скорее обвинят кого-то в своих ожогах, чем признают, что сами виноваты. Или прочитают стишок «боже, помоги» и с чистой совестью полезут в пламя. А потом удивятся - почему больно? Он нахмурился ещё сильнее, нахохлился, как воробей, вздохнул: - Ну давай, спрашивай. Я же всё знаю, не робей. - За что страдает та женщина? И её ребёнок? - За гордыню. За предательство. Много за что. Она выжила из дома мужа, замучив его постоянными подозрениями в измене. А подозрение - это почти предательство, они всё-таки клялись у алтаря, венчались... Потом выжила из дома старшего сына, парень был очень похож на отца и она перенесла на него всё своё недовольство мужем. Сын еле дотерпел до шестнадцати, сбежал в другой город. Живёт на стипендию и работает ночами, лишь бы не приезжать к ней и не просить у неё денег. А она постоянно о нём думает, - Христос вздохнул, пожал плечами, - даже молится, по расписанию, дважды в день. Но постоянно представляет, как его выгонят из училища и он приедет к ней, без денег, без диплома, но с беременной женой. Мечтает, как будет смотреть на него с жалостью, постоянно повторять «я же говорила» и устроится на вторую работу, чтобы всех их обеспечивать. Чтобы можно было строить из себя великомученицу и рассказывать всем соседкам, какая она молодец и какие они все неблагодарные. Андрей молчал. Было так стыдно, как будто это он лично виноват во всех прегрешениях человечества. Прошептал: - А с младшим сыном что? - На младшего она направила все силы, тратит на него все свои деньги, экономя на себе. Хочет, чтобы он стал именно таким идеальным сыном, которого она не смогла воспитать из старшего. - И что в этом плохого? - То, что со временем она его за это возненавидит, - Андрей непонимающе нахмурился, Христос хмыкнул. - Стать великомученицей - её самоцель. Знаешь, люди говорят, если третий муж бьёт морду, значит проблема в морде. Она не учится на ошибках, младший сын в свои семь лет уже живёт с постоянным чувством вины за то, что она живёт для него. А она ему постоянно об этом напоминает, чтобы видел, чтобы знал, как она ради него мучается, а он живёт как барин. - Что с ним будет? - Да ничего, - он пожал плечами, - нормальный вырастет мальчик, разве что будет избегать слишком решительных и громогласных женщин, так оно ему только на пользу. Он будет счастлив. А если и будет страдать, то только за свои ошибки. - И сбежит от неё в шестнадцать лет? - пробормотал Андрей. - Если она ничего не изменит в своей жизни, - он кивнул, сцепил пальцы в замок, улыбнулся батюшке. - А о себе ничего не хочешь спросить? - Хочу, - сказал Андрей и замолчал. Что? Что спросить у частицы бога, решившей прийти на землю? На что будет не страшно получить ответ? - В чём виновата эта девочка? - Иногда испытания достаются и невинным людям, - глаза Христа погрустнели ещё сильнее, он посмотрел прямо в глаза Андрея, покачал головой, - не бойся. Такие события компенсируются равносильной удачей в будущем. Может быть, она встретит хорошего мужчину и будет с ним счастлива. Может, чудом избежит крупных неприятностей. С хорошими людьми случаются хорошие вещи, Андрей. А если случается плохое - значит нужно это пережить, извлечь урок и стать мудрее и сильнее. А тому, кто виноват, это аукнется, поверь. Но не потому, что Бог накажет, нет. Бог не лезет в дела людей. - А молитвы? Ведь они же помогают... - сказал и прикусил язык, так грустно, чуть насмешливо посмотрел на него Христос. - Молитвы... они помогают отрешиться от суеты, расслабиться, переосмыслить. Их запросто можно заменить медитацией или прослушиванием определённой музыки. Но только, знаешь, тогда, когда я диктовал молитвы ученикам, люди не умели записывать звук. Даже бумага не у всех была, а запомнить последовательность слов и научить другого - запросто. Слова - не номер телефона, по которому тебя слушает всевышний. Он вообще ничего и никого не слушает, - мужчина выпрямился, на лице появилось жесткое выражение. - Он смотрит на людей и ужасается, во что вы себя превратили, - он резко поднялся с лавки, взглянул Андрею в глаза. - Так что можешь больше ни о чём его не просить. Он не поможет. Всё, что людям нужно, они должны сделать сами. Оттуда, - он ткнул пальцем в небо и произнёс ещё жестче, - никто не придёт подтирать им сопли. Взрослые уже, пора отвечать за свои поступки. Он повернулся спиной и быстро пошёл вглубь сада, истаивая на глазах. Отец Андрей молча просидел на лавке ещё несколько часов. А потом встал и пошёл прямиком в милицию. Оставить безнаказанным поступок недочеловека, обидевшего четырнадцатилетнюю девочку, он н