Лина засмеялась.
— Прошу прощения, я не хотела сказать ничего плохого!
Долорес не могла не улыбнуться.
— Все верно. Меня зовут Долорес.
— Мне придется обращаться к вам «миссис такая-то». Папа не разрешает называть взрослых по имени. Он не одобряет подобной фамильярности. — Она закатила глаза с таким видом, словно считала отцовские принципы ярчайшим воплощением отсталости.
— Понимаю. Ну что ж, тогда можешь называть меня миссис Стрит. — Интересно, как бы реагировала Лина, если бы узнала, что ее папочка пригласил Долорес составить ему компанию в то время, когда он сидел в ванне голый и жевал сандвич? Возможно, тогда она перестала бы величать отца старым занудой.
Тем временем на кухню вернулась Кора, и Долорес начала раскладывать по тарелкам второе блюдо.
— Мне нравится ваша прическа, — сказала Лина Коре, длинные светлые волосы которой были заплетены во «французскую» косу. — Вы делаете ее сами? — Кора кивнула, и Лина вздохнула: — Я пробовала, но у меня ничего не выходит….
— Да, возни с ней много, — призналась Кора и посмотрела на Долорес с лукавой искрой в голубых глазах. — Моя мама знает, как заплетается такая косичка. Она будет здесь утром и, если ты хорошенько попросишь, держу пари, она заплетет тебе косу до ухода в школу.
Лина посмотрела на Долорес удивленными глазами:
— Правда?
Долорес было ясно, что Кора продолжает плести свою интригу: ее предложение было отнюдь не таким невинным, каким казалось со стороны. Но отказаться было невозможно, и Долорес улыбнулась девочке.
— Конечно…
— Отлично!
Миссис Шеффер взяла девочку за плечи и подтолкнула к черному ходу.
— Выкинь эту коробку, радость моя, и дуй отсюда. У нас полно работы.
Что верно, то верно…
Кора помогала Долорес разносить блюда. Красивый и потрясающе элегантный Эдвин в вечернем костюме сидел во главе стола. Слева от него сидела женщина лет тридцати пяти в ярком платье с глубоким декольте. Судя по тому, что она часто смеялась и напропалую кокетничала с Эдвином, особа была веселая. Впрочем, Эдвин тоже не скучал. Долорес неожиданно почувствовала укол ревности. Пламенные волосы, журчащий, словно ручеек, смех и пышный бюст были явно рассчитаны на то, чтобы привлечь к себе внимание.
Вернувшись на кухню за очередным блюдом, Кора понимающе улыбнулась матери, наклонилась поближе и тихонько шепнула:
— Держу пари, грудь у нее ненатуральная!
Долорес невольно фыркнула. Эта женщина раздражала ее своим крикливым великолепием. А Эдвин — тем, что этим великолепием наслаждался. Хотя стоило Долорес войти в гостиную, как он начинал насмешливо следить за каждым ее движением.
Обед прошел гладко, и гости засыпали Долорес похвалами. Она и в самом деле превзошла себя, но устала ужасно.
Когда все обязанности были выполнены, Долорес укрылась в комнате, которую еще днем показала ей миссис Шеффер, и приняла долгую расслабляющую ванну, щедрой рукой плеснув в воду ароматического масла. Она вытерлась, облачилась в ночную рубашку и принялась расчесывать волосы. Кора зашла к ней попрощаться.
— Замечательно, ма! — воскликнула сияющая девушка. — По-моему, ты потрясла всех.
— Я очень рада. Спасибо за помощь.
— Честно, все были высший класс. Мне очень понравилось. — Кора обняла мать. — Ладно, я поеду. Мистер Оливер вызвал мне такси. Сейчас миссис Шеффер принесет тебе чашку горячего шоколада. Я сказала ей, что ты его очень любишь.
— Спасибо. Ты умница. — Она поцеловала Кору в теплую щеку.
Едва дочь ушла, как в дверь снова постучали.
— Войдите, — сказала она, опуская щетку.
Однако в комнату вошла не миссис Шеффер, а Эдвин с чашкой шоколада в руке. У Долорес сердце сильно забилось, и она потянулась за халатом. Можно было подумать, что она стоит голая; между тем на Долорес была белая хлопчатобумажная ночная рубашка, причем совершенно закрытая.
— Я перехватил шоколад у миссис Шеффер, — сказал Оливер. — Решил воспользоваться тем, что вы еще не легли, и сказать, что сегодня вечером вы были выше всяких похвал. Гости в восторге. Вы очень талантливы, Долорес.
— Спасибо.
Долорес натянула халат и завязала пояс. Смеющиеся глаза Эдвина лишали ее присутствия духа. Она приняла у него чашку и снова сказала «спасибо». Нервы разгулялись вовсю. Вечерний костюм делал высокого, широкоплечего Эдвина особенно внушительным; рядом с ним она чувствовала себя беззащитной маленькой девочкой. Ох, этот халат поверх ночной рубашки… Вот если бы на ней было открытое вечернее платье, туфли на высоком каблуке и бриллианты в ушах! Руки дрожали так, что пришлось поставить чашку на туалетный столик.
Эдвин не отрываясь смотрел ей в лицо.
— Успокойтесь, — наконец тихо сказал он, подошел вплотную, протянул руку и ласково погладил по волосам.
— Не надо, — глухо сказала она и сделала шаг назад. — Вам не следовало приходить сюда, Эдвин.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Вы прикрыты с головы до ног, так что все абсолютно пристойно. — Эдвин сделал паузу. — И в то же время вас очень хочется поцеловать.
Она сделала еще один шаг назад.
— Признайтесь, зачем вы дали мне этот заказ? Чтобы заманить к себе в дом и соблазнить?
Эдвин неожиданно засмеялся — добродушно и ничуть не обидно. Однако этот смех напугал и разозлил ее.
Она не могла в это поверить. Он смеялся!
Неожиданно он обнял ее и привлек к себе.
— Долорес, успокойтесь! Спальня моей дочери — за стеной. Напротив — комната моего сына. Достаточно одного крика, и они мигом прибегут сюда. — Он пытливо заглянул ей в глаза. — Вы Действительно думаете, что я пришел, чтобы соблазнить вас?
Долорес почувствовала себя форменной идиоткой.
— Вы заставили меня нервничать! — выпалила она. — Весь вечер не сводили с меня глаз! Откуда я знаю, что у вас на уме?
— Мне было приятно на вас смотреть, — нежно сказал Оливер и сжал ее лицо в ладонях. — А на уме у меня только одно — поцеловать вас… — Так он и сделал.
Конечно, она пыталась сопротивляться, но можно ли было бороться с долго дремавшим плотским желанием, которое наконец проснулось и властно требовало удовлетворения?
Жар его поцелуя заставлял забыть и здравый смысл, и благие намерения. Ее так долго изнывавшее по мужской ласке тело льнуло к Эдвину, как будто уже принадлежало ему. Его губы творили чудеса. И ей это нравилось. Это было чудесно. И страшно. О Господи, как он умел целовать! Долорес внезапно очнулась, сердясь на себя за эту вспышку слабости, и выпрямилась.
— Пустите меня, Эдвин… — Ее голос был странно хриплым. Оливер выполнил ее просьбу, и трепещущая женщина отпрянула. — Я не буду спать с вами, — задыхаясь, сказала Долорес на случай, если ее злосчастная пылкость подарила ему надежду.
— Я и не рассчитывал на это, — сухо ответил он.
— Вот и хорошо. Вы были бы разочарованы.
— В самом деле? Почему?
— Потому что это не доставило бы вам удовольствия.
Его брови поползли вверх.
— Вы серьезно?
— Я так давно не занималась любовью, что наверняка забыла, как это делается. Кроме того, я не слишком опытна… в сексе.
— Кто это сказал?
— Мой муж. А он знал, что говорит. У него был богатый опыт отношений с женщинами, — с деланным безразличием сказала Долорес. Она сама слышала, что фальшивит.
Эдвин на мгновение умолк. Она поспешила отвернуться, чувствуя страх и смущение. О Господи, зачем она признается в таких вещах?
Наконец Эдвин положил руки ей на плечи и тихонько повернул лицом к себе.
— Извините, — мягко сказал он. — Я не хотел смущать вас.
— Ничего. Все в порядке.
— Наверно, я слишком тороплю события и все делаю не так. Беда в том, что я не могу справиться…
— С чем справиться?
— Со своим чувством к вам. Вы запали мне в душу. Я думаю только о вас.
И она думала только о нем, но боялась признаться себе в этом.
— Попробуйте заняться чем-нибудь другим, и все пройдет, — отрывисто произнесла Долорес.
— Чем, например?