Ладони до боли сжались на скобах лестницы — снаружи послышался тихий щелчок открывающейся двери. По спине пробежали мурашки, и Ярик скользнул обратно. Он сел, прижался спиной к стене и зажмурился.
Скрипнул пол, дом наполнился голосами и шагами.
Был ли деда обманщиком? Или предателем? Доселе неведомое жгучее понимание ворочалось в груди — от него хотелось скрыться, как от палящего солнца, но не выходило, даже если закрыть кулаками глаза. Как теперь обнимать, если он любит чужих? В воспоминаниях замаячили опущенные веки бабушки, мокрые дорожки на щеках и её мягкие тёплые руки, лежащие на переднике двумя умирающими птицами. Они больше не переплетались в желании жить.
Бабушку надо спасти. Что бы ни ожидало снаружи, Ярик будет с ней и станет её защищать.
В комнате витал слабый запах лекарств.
— Яр, здорово! — дед снял очки и отложил газету.
Он так светло заулыбался, что Ярику нестерпимо захотелось как раньше, ни о чём не думая, влететь в объятья сильных рук.
— Привет, — сказал он и не двинулся с места. — Как ты себя чувствуешь?
«Как ты себя чувствуешь после всего?», — хотелось сказать на самом деле.
— Отлично, — дед, очевидно, удивился сдержанности внука, его лоб сложился морщинистой гармошкой. — Меня хотели к кровати привязать, потому что чуть не сбежал домой, — тут же пригласил включиться в подшучивание дед.
— Потому что ты любишь убегать, да? — Ярик сцепил ладони за спиной, сжал сильно-сильно пальцы. «Постоянно его нет», — всплыли слова бабушки в памяти.
— А кто ж не любит? — подмигнул дед. — А ты знаешь, что мы едем все вместе на базу отдыха на море? Ты, я, бабушка, здорово?
Море! В другой раз у Ярика перехватило бы дыхание от восторга. Море — это здорово! Это облазать всю базу и перезнакомиться с людьми, проверить тайник, заложенный прошлым летом, играть в баскетбол и кататься на банане! А в столовке набрать хлеба, чтобы вечером лопать с арбузом, и ещё дед отдаст свою порцию полосатого желе в вазочке. И, может, удастся снова пробраться на дискотеку.
— Давай ты сам поедешь, без нас, хорошо? — злое упрямство и обида вытолкнули горечь из груди. — Ты отдыхай с другими, а я бабушку не предам и буду с ней рядом! Чтобы больше не плакала.
За спиной тихо ахнула вошедшая в комнату ба. Ярик расцепил руки и вытянулся в струнку, только кулаки сжались так, что стали как два камня. Раз всё разрушилось, то пусть до конца!
— Так и я же… — опешил дед, посмотрел на внука прямо. Во взгляде появилось что-то новое, серьёзное, похожее на удивление.
Ярик рассматривал деда, будто бы видел в первый раз. От того, что дедушка сидел, или от того, что на его лице появилось выражение беспомощности, Ярик вдруг заметил, что его волосы и правда совсем побелели, а выше уха, на поросшем щетиной выбритом месте тянется зубчатый багровый шрам. Кости плеча продавливали загорелую кожу, стало ясно, что дедушка сильно похудел и… постарел? И совсем не похож на андроида. Жалость затопила горячей волной, а злость вдруг лопнула мыльным пузырём, не оставив ничего. Захотелось плакать.
Кружилась голова, и когда мягкая бабушкина рука легла на плечо, Ярик подвинулся ближе, чтобы чувствовать родное спокойное тепло её округлой груди.
Дед встал, снова стал высоким-высоким, сделал несколько шагов к окну, вернулся и остановился перед ними.
— Я ошибся. Очень сильно ошибся, — сказал он тихо, опустил голову.
Ярик задрал лицо, но всё равно ему казалось, что они сейчас на равных.
— Мне казалось, что всё нестрашно, и правильно получил по заслугам.
Дед вдруг опустился на колени перед бабушкой, как в каком-то старом фильме про любовь — прямо на плетёный коврик — и сказал:
— Пожалуйста, можно мне вернуться? Я так тебя люблю.
Тёплая ладонь покинула плечо Ярика, и он видел, как дедушка поднялся, оборачивая объятьями бабушку. Она уткнулась лицом в его плечо и заплакала.
Ярик почувствовал, что какая-то струна внутри лопнула, и он вдруг очень устал, будто высидел два сеанса в кино. Может, всё теперь будет хорошо?
Ему нестерпимо захотелось коснуться пальцами длинного, изрезанного чёрточками швов шрама — страшного и прекрасного, будто дед вернулся из опасной экспедиции… По игре, конечно. Ярик изучал деда и никак не мог решить, хочет ли, чтобы тот его обнял и поймал после того, как подбросит к небу.