— Я раньше времени позвонила, Ванечка раскашлялся, и мы домой собрались! Вот они и убегали впопыхах!
Эх, детективом мне надо работать, ни одного преступника не останется!
Валя никогда не признает, что лучший друг её мужа мог совершить что-то ужасное. Поэтому только вздохнула и перевела взгляд на сапог, который так и продолжала держать:
— Фирменные.
Мы с Валькой обе одеваемся на распродажах, потому что зачем переплачивать. Но Валя делает вид, что разбирается в брендах, трендах и умеет определять оригинальность вещи.
— Что будешь делать? — Валя вынесла обвинительный вердикт.
Я сжала кулаки — нет, не дождется больше Юрка моих слез!
— На работу выйду и уеду, — глядя вдаль, ответила я.
— Куда?
— К родителям! — пояснила я, не теряя трагической тональности.
— А они знают?
— Мама завтра приедет, вот и расскажу, — я вздохнула, предстоял нелегкий разговор.
— А на работе тебя ждут? — подруга поставила сапог и пристально посмотрела на меня.
— Честно говоря, не ждут, — я нахмурилась, умеет Валька всё испортить, — но Иван Сергеевич всегда ценил меня.
Валька ухмыльнулась, и я быстрее добавила:
— Как специалиста!
— Свято место пусто не бывает, — Валька вспомнила народную мудрость.
— И он решил, что я Ванечку в его честь назвала, — я выдала коронный аргумент и хитро прищурила глаза: — А я не стала разубеждать.
— Кто бы мог подумать, что в этих невинных глазах скрывается такая расчетливость! — одобрительно закивала подруга.
— Вот только как к нему попасть? Не с Ваней же ехать.
Я задумалась и внимательно посмотрела на Валю.
— Только не долго, — вздохнула она, — я уже забыла, что такое маленькие дети.
Я взвизгнула и бросилась обнимать подругу.
У Тани танцы после школы, придет вечером. Ваню уложила спать, Вале выдала новый роман, который месяц лежит недочитанный, а сама побежала одеваться.
Через минуту я зашла в спальню и прохрипела:
— Она не убежала босиком. Она ушла в моих сапогах.
Валя бросила книгу и вышла из комнаты.
— Ты уверена?
— Да, — я услышала свой голос со стороны, — мои сапоги стояли в прихожей, а сейчас там только эти.
На всякий случай мы перерыли все тумбочки и шкафы, но ничего не обнаружили.
Я отчаянно пыталась вспомнить, когда последний раз надевала сапоги. На выходных распогодилось, и я носила туфли. С понедельника вернулась поздняя осень. Но на улице я была только раз, когда мама приезжала. Бегала за продуктами, сапожки жалко стало, и я надела кроссовки.
— Сапоги пожалела? — удивилась Валя.
— Новые купила, — прошептала я, опустив глаза.
Валя хмыкнула, но промолчала. Только спросила:
— Но сапоги — то свои видела? Или Её?
— Не помню, — вздохнула я, — за мамой папа приехал, им срочно пришлось уехать. Я из кроссовок выпрыгнула и к Ванечке побежала, он плакал, бабушку не хотел отпускать.
— След потерян, — констатировала Валя. — Ладно, доставай другие и дуй. Сколько ещё Ваня будет спать?
Мы подошли к самому неловкому моменту. Мне пришлось признаться:
— Нет других.
— Как это? Помню, коричневые были и ботильоны. Или зимние надевай, на платформе у тебя.
Удивительно, как Валя помнила мою обувь. Вот только она не знала.
— Я их выкинула. Все, — я смотрела на потолок, стены, пол, только бы не видеть взгляда подруги.
— Зачем? — услышала я сбоку удивленный голос.
— Решила обновить свою жизнь и выкинуть всё старое, — я набралась смелости и посмотрела на Валю. Теперь у неё поднялась правая бровь.
— И много ты выкинула?
— Много, — вздохнула я.
Иван Сергеевич проводил совещание, и мне пришлось ждать. Валькины сапоги болтались на ногах как калоши. Каждое движение напоминало о муже. Я думала, какая я несчастная, и как я люблю Юрку, и как он мог так поступить, и почему я ничего не замечала раньше.
— Как поживает мой любимый аналитик? — приветствовал меня Иван Сергеевич, когда я зашла в кабинет.
И тут я поняла, что мысли были не о том. Я совершенно не представляла, что ему говорить. Поэтому выбрала единственный возможный вариант — заплакала.
Иван Сергеевич хмыкал, крякал и ерзал в кресле. Потом подошел и просто похлопал меня по плечу: «Ну, ну, голубушка».
К этому моменту я выплакала все слезы о своей женской доле и перешла к мужскому непостоянству. Когда горевать осталось не о чем, я вытерла лицо салфетками, предложенными Иваном Сергеевичем ещё в самом начале моей арии, и прохрипела: