Он стащил накидку и бросил ее в угол. Достал сверток, чтобы развернуть и посмотреть, что ему досталось. В темноте он повозился с лампой и наконец зажег свет, содрогнувшись от вида своей жалкой комнаты. Потрескавшаяся глазурь, вздувшаяся штукатурка в мокрых пятнах, разорванный матрас, из которого вылезала солома, несколько предметов покореженной мебели…
На единственном стуле за столом сидел человек. Большой мужчина в большой куртке, с седой щетиной на голове. Он медленно вдохнул своим прямым носом и бросил пару игральных костей на покрытый пятнами стол.
— Шесть и два, — сказал он. — Восемь.
— Ты кто, черт возьми? — потрясенно пропищал Куртис.
— Меня послал Камнетес. — Он снова бросил кости. — Шесть и пять.
— И что, я проигрываю? — Куртис взглянул на свою шпагу, тщетно пытаясь казаться невозмутимым, и раздумывая, как быстро он сможет схватить ее, обнажить, ударить…
— Ты уже проиграл, — сказал здоровяк, аккуратно собирая кости. Наконец он поднял взгляд. Его глаза были безжизненными, как у мертвой рыбы. Как у рыб на прилавках на рынке. Мертвые и темные, они грустно поблескивали. — Хочешь узнать, что будет, если схватишь ту шпагу?
Куртис не был храбрецом. Никогда не был. Его храбрости хватало на то, чтобы застать кого-то врасплох. Оттого, что его самого застали врасплох, весь его боевой пыл испарился.
— Нет, — пробормотал он, и его плечи опустились.
— Брось мне сверток, — сказал здоровяк, и Куртис так и поступил. — И кошелек.
Все его сопротивляемость словно куда-то утекла. У Куртиса не было сил попробовать хитрость. У него едва хватало сил стоять. Он бросил украденный кошелек на стол, здоровяк открыл его и посмотрел внутрь.
Куртис беспомощно взмахнул руками.
— У меня больше нечего взять.
— Я знаю, — сказал мужчина, вставая. — Я проверил. — Он вышел из-за стола, и Куртис сжался возле шкафа. В шкафу не было ничего кроме паутины.
— Долг уплачен? — очень тихо спросил он.
— Ты думаешь, что долг уплачен?
Они смотрели друг на друга. Куртис сглотнул.
— Когда долг будет уплачен?
Здоровяк пожал плечами, которые у него были почти на одном уровне с головой.
— Как ты думаешь, когда долг будет уплачен?
Куртис снова сглотнул, обнаружив, что его губа трясется.
— Когда Камнетес скажет?
Здоровяк слегка приподнял одну тяжелую бровь, через которую шла безволосая полоска шрама.
— Есть у тебя еще вопросы… на которые ты не знаешь ответов?
Куртис упал на колени, сцепил руки, лицо здоровяка едва виднелось сквозь слезы в его больных глазах. Ему было плевать на стыд. Камнетес забрал его последнюю гордость много визитов назад.
— Оставьте мне хоть что-нибудь, — прошептал он. — Хоть… что-нибудь.
Мужчина смотрел на него глазами мертвой рыбы.
— Почему?
Дружелюбный забрал и шпагу, но больше ничего ценного здесь не было.
— Я вернусь на следующей неделе, — сказал он.
Это не было угрозой, скорее констатацией факта, к тому же очевидного, поскольку таков и был уговор, но голова Куртиса дан Бройя медленно склонилась, и он стал содрогаться от рыданий.
Дружелюбный подумал было успокоить его, но решил, что не стоит. Его часто неправильно понимали.
— Возможно, тебе не следовало брать деньги взаймы. — Потом он вышел.
Его всегда удивляло, что люди не считали, когда брали взаймы. Количество, время, проценты, все это несложно было прикинуть. Но возможно они были склонны преувеличивать свои доходы, отравлять себя, глядя лишь на светлую сторону. Выпадет удача, жизнь наладится, все будет хорошо, потому что они особенные. У Дружелюбного не было иллюзий. Он знал, что сам он не более чем обычный зубец в тщательно разработанном механизме жизни. Для него факты были фактами.
Он шел, считая шаги до дома Камнетеса. Сто пять, сто четыре, сто три…
Удивительно, каким маленьким кажется город, когда его измеришь. Все эти люди, все их желания, счета, долги, утрамбованные на этой узкой полоске осушенного болота. По мнению Дружелюбного, болото уже отвоевывало внушительные части города обратно. Он размышлял, станет ли мир лучше, когда оно победит окончательно.