- Михеевна!.. Здравствуй, Михеевна! С праздничком!
- С каким, Макар?
- А с воскресеньем.
- Господи, праздник!..
- Сын-то не пишет? Что-то давненько я к тебе не заходил.
- Некогда, поди-ка, расписываться-то. Тоже не курорт - шахты-то эти.
- Всем им, подлецам, некогда. Им водку литрами жрать - на это у них есть время. А письмо матери написать - время нет. Пожалуйся на него директору шахты. Хошь, я сочиню? Заказным отправим...
- Ты что, сдурел, Макар? На родного сына стану директору жалиться!
- Можно хитрей сделать. Можно послать телеграмму: мол, беспокоюсь, не захворал ли? Его все равно вызовут...
- Тьфу, дьявол! Тебе что, делать, что ль, нечего, - выдумываешь сидишь?
- А учить подлецов надо, учить.
Старуха, злая, обиженная за сына, шла дальше своей дорогой.
- Боров гладкий, - бормотала она, - ты их нарожай сперва своих, потом жалься. Подымется ли рука-то?
- Человека - пока не стукнет, до тех пор он не поймет, - говорил сам с собой Макар. - На судьбу обижаемся, а она учит, матушка. Учит.
Проходили еще люди. Макар заговаривал со всеми, и все в таком же духе - в воскресном. Подсказывал, как можно теще насолить, как заставить уважать себя дирекцию совхоза. Надо только смелей быть. Выступать подряд на всех собраниях и каждый раз - против. Они сперва окрысятся, попробуют ущемить как-нибудь, а ты на собрании и про это. Важно - не сдаваться. Когда они поймут, что с тобой ничего нельзя сделать, тогда начнут уважать. А то еще и побаиваться станут грешки-то есть. У кого их нету?
- Дак ведь возьмут да и выгонют.
- А куда выгонять-то? Дальше-то?.. Это ж не с завода.
Где-нибудь часа так в два пополудни к Макару выходил дед Кузьма, выпивоха и правдолюб. Опохмелиться у него никогда денег не было.
- Дай на бутылку. Во вторник поплывем с зятем рыбачить, привезу рыбки.
Макар давал рубль двадцать - на плодово-ягодную. Только просил:
- Приходи здесь пить. А то поговорить не с кем.
Дед приносил бутылку плодово-ягодной, выпивал стакан, и ему сразу легчало.
- Вчерась перебрали с зятем. Тоже лежит мучается.
- Отнеси стаканчик.
- Ничо, оклемается - молодой. Мне этой самому - только-только.
- Жадный.
- Нет, - просто говорил дед.
- А взять-то тоже не на что? Зятю-то.
- Да есть у Нюрки... Она рази даст. Тут хоть подохни. Как жена-то?
- Хворает.
- Ты ее, случаем, не поколачиваешь тайком? - чего она у тебя все время хворает?..
- Ни разу пальцем не тронул. Так - организм слабый.
- Чудной ты мужик, Макар. Не пойму тебя. Нашенских, кто на глазах рос, всех понимаю, а тебя никак не пойму.
- Чем же я кажусь чудной? - искренне интересовался Макар.
- Ну как же? Подошло воскресенье - ты сидишь день-деньской сложа ручки. Люди ждут не дождутся этого воскресенья, чтоб себе по хозяйству чего-нибудь сделать, а тебе вроде и делать нечего.
- А на кой оно мне... хозяйство-то?
- Вот то и чудно-то. Ты из каких краев-то? Или я уж спрашивал?
- Недалеко отсюда. Что мне его, хозяйство-то, в гроб с собой?
- Ну, тебе до гроба ишо... Поживешь. Работа - не бей лежачего. И не совестно ведь! - искренне изумлялся дед. - Неужель не совестно? На тебе же пахать надо, а ты...
- Ни на вот эстолько. - Макар показывал кончик мизинца.
- А почто, например, ты то одно людям говоришь, то другое - совсем наоборот? Чего ты их путаешь-то?
Макар глубокомысленно думал, глядя на улицу, потом говорил. Похоже, всю правду, какую знал про себя.
- Не для этой я жизни родился, дед... Для этой, но гораздо круче умом замешан.
- Для какой же ты жизни?
- Сам не знаю. Вот говоришь - путаю людей. Я сам не знаю, как мне их: жалеть или надсмехаться над ними. Хожу, гляжу - охота помочь советом каким-нибудь... Потом раздумаешься: да пошли вы все!.. Как жили, так и живите - кроты.
- Хм.
- Так вот ходишь неделю, тыкаешься в ихные дела... Потом придет воскресенье, и я вроде отдыхаю. Давайте, думаю, черти, - гните дальше. А я еще какую-нибудь пакость подскажу.
- Во стерьва-то!
- Ей-Богу! А завтра опять пойду по домам, опять полезу с советами. И знаю, что не слушают они моих советов, а удержаться не могу. Мне бы - в большом масштабе советы-то давать, у меня бы вышло. Ну, подучиться, само собой... У меня какой-то зуд на советы. Охота учить, и все, хоть умри.
- Дак и учил бы одному чему, а то, как...
- Да я и хочу! Но ведь я им одно, а они меня по матушке. А то и - по загривку. Ванька вон Соломин... так и пустил с крыльца.
- Ххэ!.. У того не заржавит.
- А я для его же пользы - назови, мол, сыночка-то Митей, в честь свояка, свояк-то в лепешку расшибется - будет посылки слать. Какая ему, дураку, разница - Митя у него будет расти или Ваня? А жить все же маленько полегче было бы - свояк-то на Севере, тыщи ворочает... А так-то я их не презираю, людей-то. Наоборот, мне их жалко.
Старик допивал остатки вина, поднимался.
- И все-таки стерьва ты, - говорил беззлобно. - Путаешь людей.
- Что, пошел?
- Пойду... Зять теперь очухался, погреб небось копает. Он с похмелья злой на работу. Помочь надо. Рыбки-то занесу килограмма два. Во вторник.
- Ладно, сгодится. Я до ухи любитель.
- Спасибо, что выручил.
- Не за что.
Дед уходил. А Макар оставался сидеть на скамеечке, глядел на село, курил.
Иногда из дома выходила больная жена - к теплу, к солнышку. Присаживалась рядышком.
- Вот ведь сколько домов!.. - раздумчиво, не глядя на жену, говорил Макар. - И в каждом дому - свое. А это - только одна деревня. А их, таких деревень-то, по России - ое-ей сколько!..
- Много, - соглашалась жена.
- Много, - вздыхал Макар. - Много. Где же всем поможешь! Завязнешь к чертям... Или - пристукнет где-нито насовсем. А все же жалко дураков...