Пример тонального ДС. Описанное выше тематическое ДС далеко не исчерпывает бахтинского двуголосия, но лишь отчетливо демонстрирует его отличительные особенности. Второй, наряду с тематической, разновидностью двуголосия, является тональное JifZ, в котором описанные выше особенности двуголосых конструкций еще более специфицируются.
Мы употребляем здесь понятие «тональность» в качестве условно обобщенного выражения разветвленного и терминологически по-разному выражавшегося особого смыслового пласта бахтинской концепции. В философских контекстах этот пласт терминологически связывается Бахтиным с модальностью и аксиологией (прежде всего, с категорией оценки), а в собственно лингвистических контекстах – с понятием интонации.
Отношения между темой и тоном могут пониматься по-разному. Чаще всего они рассматриваются либо изолированно, либо в жесткой связке. В первом случае берутся в расчет или только тематические соотношения компонентов (чистая семантика), или только аксиологические связи (например, в стилистике). Во втором случае, наоборот, между тематикой и тоном усматривается глубинная сущностная связь. [107]
У Бахтина и здесь своя, причем та же логика. Тон и тема соотносятся между собой как два голоса, то есть тематическая и тональная сферы, как и голоса ДС, рассматриваются как имеющие в реальной речи одновременно независимое и взаимосвязанное существование и как способные вступать между собой в диалогические отношения. Объединение в речи тематизма и тональности, по Бахтину, обязательно, но обязательно при этом и одновременное сохранение каждой стороной своей специфики, что означает свободную комбинаторностъ сращений тематизма и тона, их изменчивость и текучесть. Это – фундаментальный постулат всех бахтинских текстов. Выражался он по-разному, начиная с известного тезиса о том, что значения как таковые формируются оценкой, и кончая часто воспроизводимой идеей о словах как простых материальных носителях для нужной нам диалогической интонации.
Тональность, таким образом, уравнена в смысловых правах с тематизмом. В известном смысле тональная сфера даже доминирует у Бахтина над тематической, поскольку она «ближе» к персоналистической границе голосов, сохраняя показатели голосового разделения и при полном погашении тематических различий. Не случайно именно на основе тонального критерия строится одна из наиболее часто воспроизводимых бахтинских формул полифонии, звучащая как проведение одной и той же темы по разным сознаниям, в которых эта тема получает различную акцентуацию, что может менять и ее «последний смысл».
Будучи повышена в смысловом «чине», тональность становится и не менее синтаксически многофункциональной, чем тематизм. Тон, по Бахтину, может занимать обе главенствующие синтаксические позиции – и позицию субъекта, и позицию предиката. При этом тон может обладать абсолютной независимостью от темы: автор может подключиться в ДС к чужому тематическому высказыванию с помощью одной только его тональной предикации. Формальные грамматические показатели предикативного акта уже как бы «естественно» отступают здесь на второй план.
Приведем для иллюстрации как самой тональной предикации, так и ее сходств и различий с вышеописанной тематической предикацией еще один бахтинский пример двуголосой конструкции (из «Нови» Тургенева):
«Зато Калломейцее воткнул, не спеша, свое круглое стеклышко между бровью и носом и уставился на студентика, который осмеливается не разделять его „опасений“ (ВЛЭ, 132).
В отличие от первого примера (с Мердлем) здесь не авторская речь вклинена в чужую, а чужая речь вклинена в авторскую. Можно условно назвать гибридные конструкции первого типа «скрытой авторской речью», второго типа – «скрытой чужой речью», но механизм двуголосия в обоих типах один и тот же. Принципиальное же отличие состоит не в этом, а в природе исходящей от автора диалогической предикации: в первом примере она осуществляется тематически, во втором – тонально.
Разберем второй пример по той же схеме, что и первый. Сколько здесь референтов и каков их соотносительный статус? Авторский голос предицирует в общей сложности три раза. Во-первых, самого Калломейцева как «обычного» внелингвистического референта (воткнул и уставился..), во-вторых, студентика и, в-третьих, предикат ЧР к этому же студентику. Первую предикацию мы, чтобы еще более не утяжелять рассуждение, оставляем здесь в стороне, [108] сосредоточившись на второй и третьей предикации, тем более, что ядро ДС сконцентрировано именно в них. В этих двух предикациях, как и в примере с Мердлем, авторский голос имеет два разноприродных референта: во-первых, студентика и, во-вторых, предикат речи Калломейцева об этом же студентике. Тот же и механизм: автор предицирует и студентика (то есть референт самой ЧР), и предикат речи Калломейцева об этом студентике с помощью одного и того же предиката. Действует здесь, следовательно, и принцип референциального основания вторичной авторской предикации.