— Нет, благодарю,— опускаясь в кресло, сказал Стенсен.— Собственно, я мог бы переговорить с вами и по телефону, но тема…— Он явно испытывал проблемы с формулировками.— Так или иначе, но я предпочел переговорить лично.
— И о чем же пойдет речь? — Фраза прозвучала не вопросительно, а, скорее, учтиво.
— Я думаю, вы понимаете…— Похоже, сегодня привычным однозначным формулировкам Стенсен предпочитал намеки, что выглядело несколько странно.
— Об Анне,— уточнил Аксель, и гость подтвердил «попадание» кивком.
— Вы знаете, в тот день, когда мы с вами беседовали…— Он избрал именно такую формулировку и вопросительно посмотрел на Хука. Тот, в свою очередь, кивнул.— Так вот, в тот же день Анна сбежала. Мне сообщили, что ее похитили и держат взаперти. Я попытался освободить ее, используя свои…— он вновь запнулся, формулируя окончание фразы,— связи, но очень скоро узнал, что в клинике произошли странные события, свидетелем которых неожиданно стали и вы. Я вас очень прошу…
Соломон видел, с каким трудом этому сильному человеку даются его слова. Что ни говори, а нелегко просить, когда привык брать, причем брать, не спрашивая. Брать по праву сильного.
— Анна жива и здорова. Вам не о чем беспокоиться,— произнес Аксель.— Что же касается остального, то увольте. Она давно не ребенок, и ей решать, видеться с вами или нет.
Каких бы взглядов ни придерживался Стенсен, но он оставался отцом, а для отца самое дорогое — его дитя. Соломон понимал, что вряд ли его слова прозвучали утешительно, но не знал, что добавить к сказанному, ведь, кроме родственных уз, этих двух человек связывали и иные, не слишком понятные ему отношения любви-противостояния.
— Я бы хотел, чтобы дочь вернулась домой,— тихо произнес швед, и Аксель мгновенно понял, что так или иначе тот намерен добиваться своего. Даже силой, если того потребуют обстоятельства.
— Я понимаю, что не мне давать вам советы, мистер Стенсен, и все-таки…
— Прежде чем обмениваться поверхностными мыслями, быть может, стоит прислушаться и к моему мнению? — Неожиданно для обоих мужчин Мэри-Эн появилась в двери спальни и смерила их насмешливо-возмущенным взглядом.
— Анна? — Стенсен вскочил с кресла и изумленно уставился на неожиданно вступившую в разговор дочь.
— Сядь, папа, и не волнуйся — со мной все в порядке. Я вижу, ты удивлен моим появлением? — спросила она.— Напрасно. Мистер Хук сообщил мне о предстоящем разговоре, и я поспешила сюда.
— Как… как ты себя чувствуешь? — опускаясь в кресло, спросил Стенсен.
— Вполне прилично, если ты имеешь в виду мое ранение,— ровным, без оттенка эмоций, голосом сообщила она.— Так вот, я поспешила сюда, потому что хотела лично избавить тебя от иллюзий.
— Что ты имеешь в виду, дочка?
— Сейчас объясню.— Мэри-Эн скрестила на груди руки и в упор посмотрела на «отца».— Так вот, слишком часто за последнее время мне на пути попадались мужчины, пытавшиеся посадить меня под замок.— Она подарила каждому по возмущенному взгляду, показав тем самым, что недовольна обоими, хотя полностью ее понял только один из двоих.— Я поразмыслила над этим и пришла к выводу, что ситуация меня не устраивает. Мне не нравится, когда мой собственный отец, не спросив моего согласия, пытается выдать меня замуж. Мне не нравится, когда меня против воли помещают в охраняемую клинику. Мне не нравится, когда врачи насильно принайтовливают меня к больничной койке…— Ее взгляд потемнел от сдерживаемой пока ярости.— Надеюсь, перечисленного достаточно?
— Анна…— Стенсен явно испытывал чувство вины. Как бы там ни было, но его люди — или его сообщники — ранили его собственную дочь, и осознание этого факта связывало его по рукам и ногам.— Раньше ты вела себя сдержанней, и что это за матросский жаргон? Принайтовливают… Не нравится мне все это.
— Не нравится? — С тихой яростью переспросила она.— Мне тоже, но если ты хочешь, чтобы все стало по-прежнему, вспомни, что я не только твоя дочь, но и живой человек, со своим мировоззрением, со своими желаниями, наконец! Я — личность,— неожиданно весомо произнесла она, и Аксель нутром почувствовал, что последняя констатация предназначена им обоим,— а не инструмент твоих финансовых операций. Когда-нибудь я соберусь и замуж, но сама выберу себе спутника жизни.— Она сделала непродолжительную паузу.— Тебе придется смириться либо с этим, либо с моим уходом из твоей жизни!
Здорово она уладила семейные проблемы своего прототипа. Аксель с трудом удержал на лице выражение отрешенной сосредоточенности. Во многом она, конечно, права. Пожалуй, даже во всем. Что ни говори, а ее машинная логика безупречна! Аксель и сам мог бы повторить все, ею сказанное, но вправе ли она брать на себя подобную ответственность? Человек — не машина! А Мэри-Эн — не Анна.
Стенсен побагровел от гнева. Похоже, никогда прежде ему не приходилось выслушивать от дочери ничего подобного. В первый миг это показалось Акселю странным. Анна вовсе не выглядела забитой, скованной условностями девушкой, но через секунду он понял, что так и должно быть. Стенсен не тот человек, который готов стерпеть сопротивление. Пусть даже оно исходит от его любимой дочери. Он станет ломать противоборство и скорее предпочтет сломать личность, нежели видеть ее независимой. Анна наверняка понимала это и со свойственной ее натуре умной тактичностью предпочитала сглаживать углы и избегать открытого противостояния отцу. По крайней мере, до поры до времени.
— Мистер Стенсен,— видя, что пауза затянулась, заговорил Аксель,— не подумайте, что я вмешиваюсь не в свое дело, но мне кажется, Анна высказалась вполне определенно. Я знаю, какого труда ей стоили ее слова, и не сомневаюсь, что не меньших усилий вам стоило выслушать их. Мне кажется, что вам обоим следует на этом остановиться и сделать паузу, пока вы не наговорили друг другу лишнего. Пока все поправимо. К тому же, я — невольный свидетель…
— Вы правы, мистер Хук.— Стенсен шумно выдохнул и посмотрел на Акселя тяжелым взглядом. Он по-прежнему говорил медленно, с трудом держа себя в руках, избегая встречаться с «дочерью» взглядом, но все-таки держался.— Я думаю, сейчас мне следует вас покинуть, иначе я действительно сорвусь.— Он поднялся со своего места и вдруг, заколебавшись, остановился.— Ты действительно намерена выступить на завтрашней Сессии Лиги? — Он в упор посмотрел на строптивую «дочь».
— Эти люди четырежды пытались убить меня,— негромко, но веско произнесла Мэри-Эн,— не говоря уж о тех, кого им убить удалось. Неужели ты думаешь, что я стану молчать? — Аксель недовольно поморщился. Она говорила излишне резко, и он опасался, что Стенсен не сдержится. По сути, это ничем не грозило, кроме разоблачения ее псевдочеловеческой сущности, но именно этого Соломону хотелось избежать.
— Мистер Хук,— Стенсен не ответил «дочери». Он обернулся к Акселю и теперь говорил с ним.— Постарайтесь, чтобы пятая попытка также не удалась… если она случится.— Вслед за этим он развернулся и стремительно вышел.
Вот так, так… Аксель озадаченно поскреб в затылке. Что это? Предупреждение? Или в такой странной форме проявляется любовь этого человека?Уж больно к месту его предостережение. А главное, как хорошо оно укладывается в канву происходящего! В любом случае, игнорировать сказанное он не имеет права.
— Мэри-Эн, за что ты накинулась на Стенсена? — мирно поинтересовался он.
— За то, что он — Стенсен.— Славно сказано, а главное — свежо. За пять минут до этого она нападала на него самого. Видимо, за то, что он — Соломон Хук.
— Тебе не кажется, что это слишком? — не удержался он от замечания.— В любом из нас можно найти что-то неприятное… Кстати, твоя агрессивность произвела на мистера Стенсена именно неприятное впечатление. Знай он, что ты — не его дочь, и тебе пришлось бы несладко. Подумай об этом, а сейчас — идем.
— С тобой — куда угодно, милый,— проворковала Мэри-Эн.
Акселя так и подмывало расхохотаться, но он лишь сдержанно улыбнулся. Если спецам Лиги и не удалось воссоздать полноценное человеческое существо — возможно, они и не пытались этого сделать,— то создать личность им удалось вполне. Как там сказала Мэри-Эн? Я — личность! Похоже, так оно и есть на самом деле.
* * *