Самой маленькой оказалась «Лепакко» — тримаран финской яхтсменки Каарин Оя, участвовавшей в беззаходной кругосветке на приз газеты «Санди таймс». Бесспорный фаворит, она исчезла опять-таки в районе, которым занималс Аракелов. Яхта, правда, была обнаружена. Считалось, что спортсменку смыло волной. Однако Аракелов проверил — по данным метеорологов, в те дни здесь ни разу не раздувало больше, чем на два-три балла… Конечно, это не бесспорное доказательство, а потому история «Лепакко» вошла в раздел сомнительных, но…
Самое любопытное обнаружилось тогда, когда Аракелов предложил компьютеру нанести все достоверно известные или приблизительные координаты гибели судов на карту. Наверное, у комиссии, которая занималась подобными исчезновениями до него, просто было меньше информации. Иначе совершенно непонятно, почему им сразу же не бросилось в глаза… Аракелов аж присвистнул: точки ложились в пределах сильно вытянутого треугольника (опять треугольник — Бермудский, Море Дьявола, теперь тут — сколько ж можно?!), точнее, пожалуй, клина, поскольку лишь одна из вершин имела четкую привязку — три маленьких островка на северо-западе архипелага. По мере смещения к югу плотность точек на карте падала, постепенно сходя на нет.
«Очаровательно, — сказал себе Аракелов, — но что же дальше? Помнитс лет семьдесят-восемьдесят назад, во время очередного бума вокруг «летающих тарелок», некий французский журналист тоже подметил закономерность: все наблюдения НЛО над Францией в один день располагались на прямой линии, на следующий день — на перпендикулярной ей, потом на линиях, расположенных под сорок пять градусов; получалась этакая восьмиконечная звездочка. Журналист даже предложил название: «эффект этуаль». Однако вывод он смог сделать лишь один: если сообщения об НЛО — ложь, то остается предположить, что все лжецы во Франции живут на прямых линиях… Ну а мне что сказать? Что неудачники в море ходят косяком?»
Островки, расположенные на вершине аракеловского клина («Ну вот, — усмехнулся Аракелов, — смотришь — и обогатил науку новым термином…»), были обозначены на карте как острова Страстной Пятницы — именно в этот день они были замечены и нанесены на карту все тем же Бенджаменом Барри. Происхождения они, как и Центральный Караури, были вулканического, хот названия острова, собственно, заслуживал лишь Фрайди-Айленд площадью около двадцати квадратных километров; высшая его точка поднималась над океаном почти на семьдесят метров. Два же других были просто-напросто рифами, точные размеры которых Аракелов не смог найти ни в одном описании, приводились лишь названия — Биг-Бэзис и Литл-Бэзис. Последний вошел в историю: на его скалах нашел свой конец второй корабль Барри — бриг «Мидвич», из команды которого удалось спасти лишь восемнадцать человек. Полвека спустя в память об этой катастрофе коммодор Фладдард, задержавшись здесь по пути на Самоа, установил на вершине Литл-Бэзис каменный крест, венчающий риф и по сей день.
Аракелов решил сходить к островам Страстной Пятницы. Не то чтобы у него была четкая программа действий, скорее его вело чутье, а интуиции за четверть века работы под водой он привык доверять, до сих пор она его ни разу не подводила. Он приказал Веньке готовить катер, чтобы утром следующего дня выйти в море, а сам, известив о своих намерениях господина Хироа, решил побродить по городу. Ему хотелось посмотреть памятник королеве Папалеаиаине I, занимавшей в истории Караури примерно такое же место, как Петр Великий в России. О памятнике, его авторе, французском скульпторе Клоде Реньяре, и самой королеве ему прожужжали все уши и Ранги Сингх, президент местного Подводного клуба, и доктор Фарвель, и едва ли не все, с кем Аракелову приходилось здесь разговаривать. Стоило также заглянуть и в лавочки торгового квартала, присмотреть какие-нибудь сувениры — придется ведь дома отчитываться за командировку… Ну и просто полюбоваться вечерним городом.
Но прежде всего он заглянул в парикмахерскую — щеки и подбородок становились уже подозрительно шершавыми, а этого Аракелов не переносил. Ежемесячная процедура бритья всегда доставляла Аракелову неприятные минуты. Хорошо хоть, длилась она не больше получаса. Он с содроганием думал о предках, которым еще совсем недавно приходилось затрачивать почти столько же времени ежедневно. Наконец медленная пытка в темном и, по мнению Аракелова, душном колпаке подошла к концу. А после массажа он почувствовал себя посвежевшим и чуть ли не помолодевшим.
Расплатившись, он пересек гостиничный холл и совсем уже собрался было выйти на улицу, как почувствовал, что его кто-то догоняет, хотя и сам, пожалуй, не смог бы объяснить, чем выделялись именно эти шаги изо всех прочих. Он резко обернулся. Настигавшая его девушка чуть не ткнулась Аракелову в грудь, но вовремя остановилась.
— О-ля-ля, вот это реакция! — восхитилась она. Голос был глубокий, грудной — сочное персиковое контральто, но чуть с хрипотцой, не оперное, а эстрадное. Аракелов терпеть не мог такие голоса. — Вы с русского судна, не ошиблась?
— Не ошиблись, — озадаченно отозвался Аракелов.
— Я вас помню, — сказала незнакомка. — А вы?
— Нет, — честно сознался Аракелов.
— И неудивительно. Но давайте отойдем куда-нибудь, разговаривать в дверях не слишком уютно.
— Что ж, — сказал он и кивнул в сторону бара, — давайте продолжим разговор там.
К счастью, как и во всех Хилтон-отелях, бар здесь не был подсоединен к единой кредитной системе — в противном случае Аракелов со своей национальной кредитной карточкой, забытой к тому же на «Руслане» (и то сказать, зачем она ему здесь?), имел бы бледный вид. Аракелов осмотрелся, пытаясь выискать среди стандартного хилтон-уюта мало-мальски терпимый уголок. Столик в углу возле огромного, прикрытого легкими, колышащимис жалюзи окна показался ему приемлемым, и он направился туда.
— А теперь я передаю бразды правления вам, — сказал он, придвинув спутнице стул и садясь сам. — Увы, я не разбираюсь ни в местных напитках, ни в местных порядках…
— Их вы здесь и не получите. Здесь все интернациональное — от виски до водки. Кавы тут не предложат.
И тогда он вспомнил. Ну конечно же, именно эта девушка была главной распорядительницей во время церемонии питья кавы в чьей-то загородной резиденции, куда их возили два года назад. Только в тот раз она была в национальном костюме — как он, бишь, называется? — и производила впечатление куда более строгое, гордое и экзотическое, чем сейчас, когда на ней эта суперсовременная и сверхмодная хламида, жуткий гибрид сари, тоги и махровой простыни.
— Узнали? — улыбнулась девушка.
Аракелов кивнул. У столика неслышно вырос поджарый официант в снежно-белом пиджаке.
Девушка произнесла короткую фразу на местном наречии, удивительно напевном благодаря обилию гласных. Официант поклонился, улыбнулс Аракелову (самое удивительное, что улыбка его была не служебной, а искренне дружелюбной) и отошел.
— Что вы ему сказали?
— Что я с другом и мы хотим получить все лучшее, что здесь есть.
«Да, — подумал Аракелов, — вот что значит быть завсегдатаем». Он нигде и никогда не смог бы произнести подобной фразы. Разве что в кают-компании нескольких судов да в институтском буфете… Слова о дружбе он отнес за счет традиционного здешнего гостеприимства, чем-то напоминавшего ему кавказское.
— А теперь, наверное, самое время познакомиться. Держу пари, вы теряетесь в догадках, что мне от вас нужно? — по-английски она говорила тоже как-то напевно, и Аракелов ее хорошо понимал.
— И не ошибаетесь. Я действительно гадаю, какому счастливому случаю обязан…
Девушка рассмеялась:
— Этот счастливый случай весьма прозаически зовется туангане Тераи. О, простите — господином Хироа, заместителем морского министра. А зовут мен — Папалеаиаина. Но можно и просто Анна — это мое первое имя. Оно проще дл вас, хотя мне совсем не нравится.