— Ну зачем же, — возразил Аракелов, — это совсем просто. Папале… а дальше как?
— …аиаина.
— А уменьшительного нет? — взмолился Аракелов. — Например, Папа? Совсем неплохо звучит…
— Тогда уж лучше Аина. Во избежание двусмысленности.
— Но по-английски…
— Зато по-французски это так же, как и на вашем языке, и мо французская кровь возмущается.
— Французская кровь?
— Это длинная история. Впрочем, французского немало во многих из нас…
— Однако по-английски вы говорите превосходно.
— Я училась в Штатах. В МТИ.[12]
Аракелов присвистнул — однако! В позапрошлом году он принял ее за какую-то сановную особу, а несколько минут назад — за любительницу новых знакомств… И притом она — туангане (черт их знает, здешние степени родства: не то двоюродная сестра, не то племянница…) заместител министра. И выпускница МТИ. Ну и коктейль!..
— Но все-таки, Аина, чем может быть вам интересен простой советский моряк?
— Братец сказал мне, что вы завтра утром отправляетесь на Фрайди-Айленд. Возьмите меня с собой, простой советский моряк, можно?
«Если об этом просит господин Хироа — почему бы и нет, — подумал Аракелов. — Места на катере — хоть отбавляй…»
— Пожалуйста, — сказал он.
— Спасибо! Понимаете, я рассчитывала на экраноплан, но он ушел на день раньше. Такое случается. А следующего ждать слишком» долго, почти неделю.
Рядом с ними опять так же беззвучно возник официант, на этот раз с подносом, которым он легко балансировал на пальцах левой руки. Поднос был уставлен какими-то чашечками, мисочками, плошечками — у Аракелова зарябило в глазах.
— А вы говорили, здесь нет местной кухни…
— Друзьям Папалеаиаины здесь подают все. Потому что ее друзья — наши друзья, — улыбаясь, сказал официант.
Аракелов чуть не расхохотался. Ай да девица! Похоже, ее тут знают все — от министров до официантов…
Осторожно пробуя поставленное перед ним местное лакомство — на вкус оно больше всего напоминало хвойное желе с брусничным экстрактом, — Аракелов исподтишка рассматривал сотрапезницу. Она была молода и красива, по крайней мере, первыми на ум Аракелову пришли именно эти два до отвращени банальных определения. Потом он понял, что она только кажется очень молодой, даже юной, а на самом деле ей куда больше, может быть, под тридцать. Да и красота ее была какой-то слишком картинной, опереточной. На сцене, на гогеновском полотне она была бы уместна. Даже прекрасна. По дл обычной жизни в ней было чересчур много театрального, слишком резкими были черты и краски лица, слишком искусственной казалась высокая прическа, стилизованная под национальную старину… «Ладно, — подумал он, — посмотрим еще, что ты из себя есть, красавица. Будет день, будет море — они покажут…»
Но первым показал это Амбал.
Амбал был судовым котом «Руслана» — здоровенный рыжий и ражий котяра, итальянский эмигрант. Он полуслепым котенком на расползающихся лапах приковылял к судовому трапу в Генуе, жалобно попискивая от невыносимого напряжения, вскарабкался кое-как на палубу и так и остался на «Руслане». Как удалось ему скрыться от бдительного ока карантинной службы, до сих пор оставалось загадкой для всех, хотя Аракелов и подозревал, что об этом смогли бы рассказать минимум двое — Амбал, если бы смог заговорить, и Альперский, если бы захотел. За год на флотских харчах задохлик, как называли его первое время («Эй, кандей, задохлика-то покормил?..»), вырос и превратился в Амбала. Да и как иначе можно было назвать этакого котозавра с огромной головой и пронзительными желтыми глазами, который, вихляя бедрами, с хозяйским видом расхаживал повсюду и распахивал все двери, какие только мог, — закрытых помещений он не выносил органически…
Когда Аракелов увидел Амбала в катере, он обомлел.
— Эт-то еще что?
— Амбал, Александр Никитич, — правдиво ответствовал Венька.
— Сам вижу. Откуда?
— С «Руслана».
— Спасибо, Вениамин Палыч, объяснил. А то я бы в жизни не догадался. Как он здесь очутился?
Венька потупился, но тут же вскинул голову.
— А что? Мы с вами на берегу гуляем, а ему только на палубе загорать? Ему, между прочим, тоже поразмяться надо. И общества ему тоже хочется. Он что, рыжий?
Аракелов расхохотался.
— Там же его обыскались!
— А вы их успокойте, Александр Никитич. Они порадуются и на радостях простят…
— Ну и хитрец ты, Вениамин Палыч! Уговорил…
Так вот, едва катер вышел из бухты и стал плавно нырять на пологой океанской зыби, Амбал из рубки, где он блаженно дрых на диване, выбрался в кокпит, подошел к сидевшей там Папалеаиаине, потерся ей об ноги и вспрыгнул на колени, — Аракелову стало не по себе от такой фамильярности.
— Шуганите его, Аина, — посоветовал он.
Папалеаиаина почесала Амбала за ухом. Тот зажмурился, вывернулся на спину и бесстыдно задрал все четыре лапы кверху, растопырив пальцы и то втягивая, то выпуская когти. Венька восторженно заржал:
— Сразу видно — наш человек, Александр Никитич. Амбал к кому попадя не пойдет. Он в людях получше нас с вами разбирается. У него для этого локатор специальный есть. Точно говорю — в журнале читал. Хорошую вы пассажирку привели, правильную!
— Ну раз правильную, так сообрази нам чайку. А то нехорошо получается — она меня уже дважды потчевала, а я…
— Момент, Александр Никитич, — отозвался Венька и скрылся.
— Кстати, Аина, — спросил Аракелов, — я ведь даже не знаю, зачем вам на Фрайди-Айленд. Ну мы с Вениамином — понятно, мы там робинзонить собираемся. Да вам господин Хироа говорил, наверное. — Папалеаиаина кивнула, продолжая гладить и почесывать вконец сомлевшего Амбала. — А вам-то необитаемый остров к чему?
— Необитаемый? — Девушка расхохоталась столь откровенно и заразительно, что Аракелов невольно залюбовался. — Какой же он необитаемый, моряк? Разве братец вам ничего не сказал? Ах склеротик!
Образ улыбчивого господина Хироа как-то не вязался с представлениями Аракелова о склеротиках.
— То есть?
— На Фрайди-Айленде уже год, как ведутся изыскания…
— Ну, досвистелся, Аль? Что я тебе говорил?
— А что ты мне говорил?
— Что свистеть на борту — не к добру. Вот теперь и будем загорать здесь до одурения.
— А я-то чем виноват, что штиль? Ты с синоптиков спрашивай.
— С синоптиков какой спрос! А вот тебе свистеть не надо было.
— Ох и зануда же ты!
— Ну вот что, ты, свистун, марш к мачте…
— Зачем?
— Я капитан или ты?
— Ну ты… Так и что с того?
— Иди к мачте и скреби. Ноготками. Сумел штиль насвистеть, так сумей и ветер наскрести. А не наскребешь — оставлю сегодня без выпивки. Своей капитанской властью.
— Ох и зануда же ты, Джайн…
6
— …чистое любопытство, мистер Ганшин, и ничего больше. Собственно, брал интервью у Фараджа Таароа…
Ганшин кивнул: Фарадж Таароа вот уже второе семилетие был президентом Караури.
— …и тут случайно прослышал, что на Фрайди-Айленде ведутся изыскания, готовится международная стройка. Я запросил справочный отдел фирмы…
— Кстати, мистер Янг, а какую фирму вы, собственно, представляете? — поинтересовался Ганшин. Вчера, когда он вернулся с северного берега, экраноплан давно ушел, журналист спал сном праведника, и выяснять подробности было не у кого. К тому же с этим рейсом Ганшин ждал Анну, а вовсе не этого борзописца и потому был несколько разочарован и зол.
— Ай-би-си.[13] Послушайте, мистер Ганшин, у вас своеобразная манера общения: сперва вы задаете вопрос, а потом лишаете собеседника всякой возможности связно на него ответить. Это что, национальный характер?
— Индивидуальный, — огрызнулся Ганшин: уел-таки его этот невесть откуда на голову свалившийся писака. И самое обидное — справедливо уел.
— Видите ли, мне до сих пор мало приходилось сталкиваться с русскими, и потому мое любопытство естественно. Но вы его полностью удовлетворили. Так вот, в справочном мне сказали, что об этом проекте была лишь скудна информация в специальной печати и протоколах МЭК.[14] Вот мне и захотелось посмотреть своими глазами, тем более что я оказалс поблизости.
12
Массачусетский технологический институт, одно из старейших и наиболее престижных высших учебных заведений США.
13
International Broadcasting Corporation (IBC) — Международная радиовещательная корпорация.