Но потом, когда «Фея Южных Морей» вышла на экраны, принеся Папалеаиаине успех и предложения новых контрактов, она отклонила даже самые заманчивые, отклонила без малейшего колебания и сожаления - эта страница уже перевернута, связывать с Голливудом всю жизнь бессмысленно, впереди новое, не менее захватывающее и влекущее. И она с головой погрузилась в проблемы чистой энергетики, потому что хотя диплом был уже позади, но впереди - магистерская диссертация, а Папалеаиаине, как всегда, было жаль тратить на это положенные два года. Уложилась она в год - чего-чего, а упорства ей всегда хватало.
С таким же упорством, с той же полнотой отдачи включилась она и в работу на Фрайди-Айленде. Отчасти потому, что увлекательной была сама по себе задача, техническая ее сторона. Сыграл здесь свою роль и Ганшин, сумевший всех вокруг перезаразить своей фанатической, подвижнической приверженностью делу; временами он казался Папалеаиаине странным гибридом средневекового аскета с современнейшим роботом-андроидом… Главное же - она ощутила здесь начало своего дела. Ведь в проекте «Беаты» было будущее Караури, ее страны, которая, как хорошо сказал однажды Николя, должна стать «энергетическим сердцем Океании»… Когда-то, исполняя свою миссию, свое жизненное предназначение, собирала разрозненные кланы и племена в одно могучее королевство Папалеаиаина I. Теперь пришел черед Анны-Папалеаиаины. Не королевы - инженера, потому что в наш век инженер может порою побольше королей…
И вот сейчас до конца пусть первого, но достаточно важного, во многом решающего этапа осталось уже немного, совсем немного. Через четыре дня по их программе начнет работать спутник, прозвучат первые взрывы. Правда, сделать тоже еще предстоит изрядно: надо собрать десяток уголковых отражателей (из девяносто одного по проекту - в узлах сети со стороной в полкилометра), установить сейсмографы, пробурить последние шурфы, заложить взрывчатку, смонтировать взрыватели… С последним Папалеаиаине, к счастью, не надо было иметь дела, тут безраздельно хозяйничали Бенгтссен и Кортехо. Но в срок они уложатся, в этом Папалеаиаина ни минуты не сомневалась. Уложатся - порукой тому жесткий, напряженный, изматывающий, но зато идеально ровный и твердый ритм и график работ, отступлений от которого Ганшин не допускал ни на йоту. А значит, все в порядке. Все правильно. Все хорошо.
Так почему же в последние две недели ее не оставляет какая-то смутна неудовлетворенность? Словно жизнь сейчас не насыщена до предела, до необходимой ей меры, когда ни одно новое дело, ни одну мысль, ни одно впечатление втиснуть в те двадцать четыре часа, что длятся сутки, уже абсолютно невозможно… Пожалуй, началось это с прибытия на остров Аракелова.
На второй день после появления на Фрайди-Айленде Аракелов добровольно взвалил на себя обязанности повара, стюарда и вообще хранителя домашнего очага - обязанности, до сих пор лежавшие на узеньких плечиках Жюстин. Скептически оглядев лагерное хозяйство, Аракелов резюмировал:
- Да, цивилизованный нынче робинзон пошел - жуть! И не надоели вам еще консервы да сублимированные бифштексы, а?
А вечером, когда все вернулись с работ, он уже жарил над припорошенными сизоватым пеплом угольями прогоревшего костра нанизанные на прутики кусочки, которые Ганшин по простоте душевной принял было за шашлык. Правда, шашлык этот, к великому ганшинскому разочарованию, оказался рыбным - и то сказать, откуда Аракелову при всех его талантах добыть на острове мясо? Но как бы это блюдо ни называлось, несомненно было одно: политые лимонным соком, обрумяненные до хрусткой, золотистой корочки кусочки рыбьей плоти так и таяли во рту. Папалеаиаина и не подозревала, что настолько проголодалась за день… И вообще, что говорить, если даже Ганшин, сам схимник Ганшин, ничтоже сумняшеся слопал три порции и, наверное, потянулся бы за четвертой, не поинтересуйся кто-то как раз в этот момент, что за рыба обладает столь отменным вкусом. Аракелов, заваривая чай, пояснил: «Балычок молодой акулы. Акулы-няньки». На лице у Ганшина появилось выражение странной задумчивости, и через минуту-другую он, не сказав ни слова, тихонько исчез, словно растворился в сгущенной светом костра ночной тьме.