И он пустился рассказывать с самого начала, извинившись, что может повториться где-то, потому как расспрашивали они его уже об этой «операции Кракатук». Он - как мог коротко, хотя в несколько слов все равно не укладывалось, хоть убей - напомнил историю «Вахине Меа», и перед глазами его опять встал тот солнечный денек, пологая, длинная, зеленая волна и шхуна, пишущая круги под зарифленными, слишком непонятно для такой погоды зарифленными парусами… Вспомнил он и про архивные изыскания, коими они с доктором Фарвелем занимались в Папалениме, и про то, как наткнулся он - случайно, по сути дела, - на «аракеловский клин», и как наблюдение это забросило его сюда, на Фрайди-Айленд, подарив попутно знакомство с Папалеаиаиной, а потом и со всеми остальными. И что без них, без остальных этих ничего бы у него, Аракелова, не получилось, сказал он. Ибо едва ли не каждый из них, вольно или невольно, давал ему какую-то ниточку, какую-то мысль, какое-то новое направление поиска, каждый, включая даже Амбала.
- И за это спасибо тебе, Вениамин Палыч, хоть и достанется тебе на «Руслане» за умыкновение кота, ох, достанется, и выгораживать я тебя не буду, не надейся, но сейчас - спасибо!
- А кот-то при чем? - перебил Аракелова Ганшин. - Шутить изволите, Александр Никитич?
- Ни в коей мере, Николай Иванович, - категорически возразил Аракелов. - И никоим образом, но об этом речь впереди. А пока…
А пока Аракелов рассказывал, как первые два дня они бесцельно шныряли на катере вокруг острова, заглянув на Биг-Бэзис и Литл-Бэзис. Больше всего смущало тогда Аракелова присутствие Янга, опасался он впросак попасть, да и адмиральского эффекта побаивался… Поймав вопросительный взгляд Кортехо, он пояснил:
- Лет сто, если не полтораста, назад было замечено, что, если даже царит на корабле полнейший порядок, стоит явиться на борт для смотра адмиралу, как все начинает идти вкривь и вкось - даже то, что вкривь и вкось пойти в принципе не может.
- Разве я похож на адмирала, Алек? - возмутился Янг.
- Судя по результатам - нет, - улыбнулся Аракелов.
И правда, первые результаты появились как раз благодаря журналисту. Как-то, когда они в очередной раз обсуждали перспективы «операции Кракатук», вновь и вновь приходя к выводу о полнейшей безнадежности аракеловской миссии, Орсон не без ехидства порекомендовал за неимением лучшего выхода обратиться к астрологии и скрупулезно изучить расположение звезд и планет. «А что, - подумал Аракелов, - что делать, когда нечего делать?» Само собой, в астрологию он не верил. И звезды здесь, конечно, ни при чем - как дважды два. А вот планеты? С горя Аракелов засел ночью за интеллектуальный терминал и порядком подоил информационные банки «Навиглоб» и «Маресат». Результат превзошел ожидания, о чем Аракелов торжественно и сообщил Янгу поутру: все расследуемые случаи группировались не только в пространстве, образуя пресловутый «аракеловский клин», но и во времени, стягиваясь к новолуниям и полнолуниям, особенно перигейным. Вот тебе и астрология! Только что же дальше?
И кто его знает, что было бы дальше, чем бы не… А впрочем, неправда. Не было этого - последовательно, по звенышку, и так вся цепь. Было иначе, совсем иначе. Копилось, копилось что-то - факты разрозненные, разбросанные, непонятные; наблюдения, чьи-то отдельные слова… Все тут было - и странная Амбалова хворь, усиливавшаяся по вечерам; и ганшинские слова о пористой структуре острова, который «как губка, весь пронизан подземными пустотами, трещинами, кавернами»; и рассказы Папалеаиаины о том, что прежде здесь, в недрах острова были храмы древних караурцев; и легенда о боге вулканов Увоке… Были вылазки туда, в пещеры под островом - вылазки, которые даже сам Аракелов называл экскурсиями, ибо не видел в них никакого практического, реального, ощутимого смысла, хотя потом на поверку оказалось, что без всего этого вместе взятого ни за что не найти, не нащупать было бы ему проклятую и благословенную Нептунову Арфу…
Нынче кажется, будто все работало на него, на Аракелова. Будто бы он только взял готовые кубики и сложил из них слово. Что греха таить, и самому ему так кажется. И еще кажется, что был он великим, нет, величайшим олухом, когда не видел, как легко и просто, как однозначно слово это складывается. А тогда? Тогда он маялся, так и этак перекладывал мысли и факты, выстраивая из них вымученные, искусственные, ходульные конструкции, вся мертворожденность которых была очевидна с первого же взгляда. И так до тех пор, пока однажды, болтая вечером с Венькой в кокпите катера, судача о том о сем, на сон грядущий, они не зацепились языком за Амбала и не стали перебирать все возможные причины его загадочного недуга. Аракелов, правда, готов был списать странное Амбалово поведение на исконное окаянство кошачьего племени, Венька же стоял на своем: зря, мол, и ворона не каркает и кот не мяучит, следовательно, есть причина, и причина серьезная, - по его, Амбаловым, меркам, естественно.