Эл улыбнулся тонко сжатыми губами и начал осторожно обходить охваченный битвой особняк, чтобы убедиться, что ни один зентилар оттуда не выберется. Если он не ошибался по поводу путевых лордов, отравленные болты ещё не закончились…
Прежде всего, он не хотел, чтобы остались свидетели, рассказы которых о Кадатене или Сниле могли достичь ушей некоего первого лорда Зентильской Твердыни.
Он не встретил беглецов из Вирмовой Гавани ни на первом круге, ни на втором, хотя хриплые крики, звон и лязг оружия говорили о том, что внутри по-прежнему шла битва.
Этих мер предосторожности должно было хватить. У него ещё оставались дела этой ночью.
Эл остановился рядом с телом Снила, перевернул его и огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто не смотрит. Затем он призвал для себя немного света и осторожно сменил своё обличье на неприятные черты Лоркуса Снила.
Оттащив то, что осталось от настоящего Снила, к сортиру, в который он раньше выкинул тело Кадатена, он окунул лучшего шпиона Мэншуна в канализацию.
Скоро его сожрут угри, обитающие под зловонными водами и дрейфующими на поверхности отбросами, и…
Он сощурил глаза. Вместо влажного, мокрого всплеска, который он должен был услышать, раздался далёкий удар. Он торопливо призвал свет заново и посмотрел вниз.
В воде внизу плавал мертвец, лицом вниз, со стеклянным взглядом. От него в воде тянулось несколько ниточек красной крови. Это был не Снил — да и не Кадатен, раз уж на то пошло.
Это был Амбрам Сарбахо.
Эльминстер моргнул. Они так быстро до него добрались? Или Сарбахо, который вернулся «обратно» в Вирмову Гавань, был вовсе не настоящим Сарбахо?
Какой-то миг он обдумывал возможность просто отмахнуться от этой загадки и продолжить как можно быстрее исправлять сотворённое Мэншуном злодеяние. Но потом вздохнул, предпочёл отмахнуться от этой мысли и телепортировался обратно на некий балкон.
Комната, в которую выходил балкон, оставалась всё такой же пустынной и тёмной, как и прежде. Он осторожно вышел в следующий зал. Стражников нет, никто не прячется с арбалетом…
Здесь в глубине Вирмовой Гавани всё уже затихло. Судя по всему, значительная часть крикунов и махателей оружием погибла, а у выживших закончились враги, с которыми можно было шумно сражаться.
Здесь наверху не было признаков жизни — или любых доказательств того, что сражение вообще достигло верхних этажей.
Мгновение-другое Эл стоял у стены, как задумчивая статуя, занятый размышлениями. Где бы он разместил свою просторную личную спальню на месте Амбрама Сарбахо?
Высоко в особняке, возможно, на этом этаже — ярусы выше должны быть небольшими, разделёнными поднимающимися в небо башенками и шпилями, а судя по всему, приватность подобных тесных, скруглённых помещений ценили только волшебники — и, скорее всего, в задней части Вирмовой Гавани.
Другими словами, прямо впереди…
По пути Эл повернул одно из колец на пальце, чтобы призвать защитную мантию, которая должна была превратить его в дым для железного оружия и отразить большую часть магии. Он пересёк зал так тихо, как только мог.
Проход поворачивал направо и встречался с концом параллельного прохода, шедшего по другой стороне основной громады особняка — и в центре этого перекрёстка стояла ниша, задняя стена которой представляла собой пару высоких, скруглённых, украшенных орнаментом дверей.
Это было то, что он искал — неважно, были ли здесь ловушки и охрана. По ту сторону дверей…
Он сбросил сапоги Снила, засунул в них руки и зажал ими дверную ручку, поворачивая её. Заперто, разумеется.
Он позволил ручке тихо вернуться в прежнее положение и услышал то, чего и ожидал; слабый женский плач с другой стороны двери.
Плавно отступив в бок от дверей, он твёрдо спросил:
— Леди? Леди Сарбахо? Вам нужна помощь?
Плач захлебнулся, превратился в громкий вздох и шмыганье, затем придушенный и дрожащий голос ответил отрицательно—и яростно приказал ему убираться.
Эльминстер нахмурился. Ничего не ответив, он прошёл по коридору в самый дальний угол, где обнаружил то, на что надеялся; намного более простую и меньшую по размерам закрытую дверь.
Она тоже была заперта, но быстрое заклинание прожгло её, оставляя замок удерживать полумесяц двери, отделённый от большего остатка. Эл осторожно отворил эту большую часть двери и шагнул внутрь, оказавшись в тёмной комнате, заставленной платяными шкафами. Рыдания, доносившиеся из просвета между шкафами у боковой стены, где закрытый занавесом проход, очевидно, вёл в главную спальню, стали громче.
Эльминстер вгляделся в просвет там, где встречались две занавески, поздравив себя с тем, что в комнате внутри был лишь один человек — согнувшийся на полу у основания огромной кровати с балдахином и дрожащий — и беззвучно скользнул через занавес.
В первую очередь он оттолкнул ногой окровавленный нож, лежавший перед всхлипывающей женщиной, во вторую — сделал то же самое с чёрным драгоценным камнем размером с его ладонь, который определённо был набит магией, а в третью — быстро опустился на колени и взял женщину за руки.
Она подняла исполненное печали, залитое слезами и кровоточащее лицо к нему, посмотрев на Эльминстера испуганным взглядом.
— С-снил? Здесь?
— Нет, я просто ношу его обличье. Я не из крепости, госпожа. Вы же леди Сарбахо, верно?
Она кивнула, подняв голову, но испортив гордый жест тем, что шмыгнула носом, как юная девушка, пережившая приступ истерики.
— Я — Яварла Сарбахо, сэр. Вы здесь, чтобы убить меня за то, что я натворила—или ради моих драгоценностей, или из-за того, кто я такая?
— Я здесь вовсе не затем, чтобы вас убивать. Лучше скажите, что же такого вы натворили?
Вместо ответа она покачала головой и отвела взгляд, пытаясь вырваться из его хватки.
— Вы бросили своего лорда мёртвым в канализацию, не правда ли? Воспользовавшись вон тем ножом, да?
Яварла Сарбахо напряглась в его руках, потом осела, как марионетка с отрезанными ниточками, и прошептала:
— Д-да.
— Почему? — спросил Эл мягко, как утешающая мать, прижимая женщину к груди.
Она снова залилась слезами в приступе неконтролируемого плача, и стала нечленораздельно пытаться что-то сказать. Эльминстер размазал кровь по её лицу — один глаз заплыл до такой степени, что почти не открывался, и если женщина проживёт достаточно долго, чтобы раны затянулись, у неё появится пиратского вида шрам вдоль линии подбородка—и зашептал что-то нечленораздельное и утешающее, качая её, как ребёнка.
В конце концов дар речи к ней вернулся.
— Он-он-он выместил на мне свою ярость… избил меня! Он узнал… что я наделала!
— И что же вы наделали? — прошептал Эл ей на ухо, крепко прижимая к себе.
Яварла с дрожью втянула в себя воздух, потом ещё раз, пытаясь удержать себя в руках.
— Л-лорд Мэншун пришёл ко мне… один. Он был очень добрым, утешал меня, именно таким мужчиной, какого я хотела… ооо, милосердные боги, пощадите!
Она снова залилась слезами, содрогаясь от всхлипов, и Эльминстер принялся качать её и шептать:
— Вы с первым лордом легли вместе, и он был добрым, понимающим и нежным, и вы говорили. Он задавал вопросы, как добрый друг, а вы на них отвечали, и он многое узнал о Тёмных путях и делах лорда Сарбахо в Сембии, с кем он ведёт торговлю и кто ещё в городе использует свои Тёмные пути похожим образом… я прав?
Она сумела кивнуть и снова принялась дрожать и тяжело дышать, пытаясь снова справиться со слезами.
— Прямо сейчас ваш лорд-муж ворвался к вам в ярости и попытался заставить сделать… что?
— П-пойти прямо к Мэншуну и дотронуться до него драгоценным камнем.
— Он сказал, что случится тогда?
— Н-нет. Я и так знаю. Мы оба знали. Он получил камень несколько лет назад от авантюристов, которые разграбили нетерезскую гробницу. Когда камень пробудился, им нужно дотронуться до того, кого ты назвал, пробуждая его, и он взорвётся.