Здесь наверху, под высоким, неестественным фиолетово-синим куполом неба, не было других птиц, кроме него. Внутри эладрин пытались погрузить его тело на тележку. Он насчитал трёх кроме девушки, и когда они связали ему руки за спиной, понял, что они нервничают и не уверены в себе. Он увидел это по языку их тел, по тому, что они были грубее необходимого — ведь он сопротивлялся им с силой мешка картошки, ну, может быть, полутора мешков. Их жестокие тычки и удары не могло объяснить простое естественное презрение к нему. Нет, эладрин торопились, и их лошади тоже были нервными и напуганными.
Он не мог определить время суток по освещению — оно было слишком чужим. Он не видел солнца. Но он погрузился глубоко в тело и попытался представить причину их спешки, пока они тащили лошадей по торчащим камням, вниз по Улице Богов — это имя пришло к нему нетронутым, воспоминание из старых карт. Он знал, что как и соответствующая улица в царстве смертных, она пересекала город к восточным вратам и была украшена собственным двойным рядом мраморных статуй — он знал, что у многих здешних предметов есть слабый резонанс в земле, оставленной им позади.
Он мешком валялся в задней части повозки, обдумывая свои варианты. Теперь, когда он пришёл в себя, ему показалось, что даже без тотемного жезла он многое может сделать. Чего бы ни боялись эти люди, он мог использовать страх против них. Он начал с нескольких гортанных эвокаций, которые его пленители могли принять за звук кашля или харканья — они не стали закрывать ему глаза или совать кляп в рот. Нет, они недооценили его — ради этого он и не сопротивлялся. Теперь это изменится, подумал он, глядя на красивое лицо девушки, пока та смотрела в небо.
Ветер посвежел, и по небу поползли струйки чёрного тумана. Вместе с тем передние колёса повозки налетели на толстый корень, расколовший мостовую. Возничий произнёс собственную, не такую эффективную эвокацию, когда единственный росток вырвался из-под коры и обхватил деревянный край подобно слабой, крохотной, бледной зелёной руке — этого хватило. Прежде чем лошади смогли вырваться, ещё дюжина ростков схватились за колесо, а похожие на лозы тучи схватили их сверху. Хаггар подумал, что Фейвайльд охотно откликается на его приказы. Сила природы была здесь просто ошеломительной.
Небо потемнело. Вскоре, подумал он, удар молнии напугает лошадей; они уже отказывались двигаться, дрожали, отведя уши, пока возничий хлестал их плетью. Два воина-эладрин выскочили из повозки, и один встал на страже, пока другой наклонился, чтобы обрезать мечом побеги. Никто из них не подумал связать Хаггара со случившимся.
Но девушка была умнее. Оставшись в повозке наедине с ним, она наклонилась над ним. Её жёлтые волосы упали ей на лицо, и он почувствовал её аромат, духи, похожие на корицу или гвоздику.
— Слушай меня, свинья с куриными мозгами, — прошептала она. — Давай я тебе объясню. Через полчаса стемнеет. Раньше, если будешь упорствовать. Даже в сумерках мы не продержимся здесь и десяти минут. Лорд Каннот откроет врата своего чёрного дворца и повесит нас на деревьях. У него целое войско нежити, которая поклоняется ему, как богу. Хочешь поиграть в свои глупые игры с ним?
— Освободи меня, — прохрипел Хаггар. Голос даже ему самому казался уродливым.
Она наклонилась ещё глубже, чтобы тихо прошептать ему на ухо:
— Ты вонючая кучка дерьма.
Небо над ними почернело, собрался жуткий туман. Лошади встали на дыбы, заржали от ужаса, дёрнули упряжку, и повозка упала на бок, не перевернувшись только из-за обхвативших её лоз. Девушка шагнула на землю и стала прямо. Она подняла сложенные лодочкой руки, наполнившиеся зеленоватым светом, который потёк по её обнажённым рукам и по телу, пропитав одежду, пока она сама не превратилась в сверкающий факел, отторгающий мрак. Она достала нож и освободила лошадей от побегов, и те мигом замолкли; они стояли, дрожа, терпеливо, широко раскрыв глаза, ноздри покрыты пеной. Потом она наклонилась к побегам, удерживающим колесо, и Хаггар ощутил холодное лезвие клинка, как будто резанули его самого.
Он перекатился к краю повозки и там нашёл свой тотемный жезл в щели между досок; эладрин бросили его туда, слишком презирая его, чтобы позаботиться о жезле. Перекатившись на оголовье в виде волчьей головы, прижавшись к нему плечом, он прорычал эвокацию и почувствовал, как меняется тело. Он почувствовал, как кость погружается в кожу. Путы обмякли, и он начал грызть их.
Он больше не чувствовал лезвие девушки. Вместо этого она отвернулась от него, прошла несколько шагов по дороге, чтобы осветить область пошире. Её руки были вскинуты, и в левой сверкал нож. В тумане Хаггар видел, что она удерживала на месте исхудавшее бледное существо выше себя, пока другие эладрин, два солдата и возничий, прятались у неё за спиной. Стряхнув с себя последние узлы, он вылез из повозки и двинулся во мрак — лишь для того, чтобы повернуть назад, когда услышал, как стонет лошадь — низкий, грудной звук.
Оба животных опустились на колени на каменную дорогу. Чудовищный паук крупнее человека навис над ними. Рыча и ругаясь, Хаггар постарался убрать сотворённую им тьму, наколдовав ветер, чтобы сдуть туман и тучи. Но он знал, что сумерки уже начались. Настало время кормёжки тех существ, которые обитали в катакомбах и лесах Сендриана.
Но здесь луна тоже была полной, или почти полной, ярче, чем её сестра в мире смертных. В её свете и в свете, отбрасываемом девушкой, он видел, как паук окутывает жертв бледными путами толщиной с мужское запястье. В другой стороне, по направлению к восточным воротам, путь преграждала нежить, около дюжины, чья побелевшая кожа мерцала в свете луны. Худые, с раздутыми головами и скалящимися зубами, они несли оружие, которого Хаггар никогда не видел, мечи, сияющие как хрусталь, и луки из жёлтого рога. Один из них наложил мерцающую стрелу, и в следующий миг возничий-эладрин рухнул от попадания в глаз.
Снова Хаггар замер, подняв переднюю лапу. Это был не его бой. Но потом он увидел, как другой эладрин падает на колени с мечом в животе. Последний солдат был всего лишь мальчишкой и храбро сражался. Его волосы были испачканы кровью. Но затем одно из бледных существ проткнуло его сзади, и осталась только девушка, увернувшаяся от исполина с топором, резанувшая его по рёбрам и отступившая — её зелёный огонь поблек, почти угас.
Хаггар запрокинул морду и завыл, и единственная молния ударила в шип на топоре существа, отшвырнув его. Удар грома потряс землю, и Хаггар налетел на них, хватая зубами тонкие кости ног скелетов. И когда девушка упала, он схватил её за ворот рубахи, ухватив тонкую ткань узкими челюстями и потащив её прочь. В то же время миазмы тумана поднялись с земли, и существа, растерявшись, начали рубить и колоть тени, пока ледяной ветер окружил их неожиданными порывами снега. Хаггар отступил от них, потащив девушку по ледяным камням до тех пор, пока они не достигли врат у начала улицы — огромной арки из резного мрамора с фресками и изображениями сражающихся зверей, и с плоским каменным орлом на каждом краю крыши.
С другой стороны ворот над кромкой леса высоко висела луна. Не зная, жива девушка или мертва, Хаггар протащил её через ворота, прочь из города, и немедленно обнаружил, что вернулся в свою обычную форму, согнувшегося орка-полуровку, бессильно жестикулирующего своим тотемным жезлом, пока пальцы его другой руки хватались за её разорванный ворот. Под аркой позади он по-прежнему видел метель, но здесь всё было неподвижно.