Кит А. Пирсон
Неравная игра
~~~
1
В полиэстеровой юбке мерзнут ноги, к тому же она жмет в талии. Надо было прислушаться к интуиции, послать подальше весь этот похоронный этикет и надеть темно-синий брючный костюм.
Службу завершает бравурная интерпретация популярного гимна «О, благодать», и под завывания органа по проходу переполненной сельской церквушки торжественно выносят гроб.
В этом ящике из отполированного орехового дерева покоится мой старинный друг и коллега Эрик Бертлз. Строго говоря, уже не сам Эрик, а разлагающаяся масса плоти и костей. Душа его, по заверениям священника, в данный момент направляется в некую чудесную страну за облаками. Мне очень хотелось бы надеяться, что он прав, вот только, скорее всего, дела обстоят несколько по-иному.
Прощающиеся один за другим перебираются в проход, и ряды скамеек впереди потихоньку пустеют. Кое-кого я узнаю, хотя большую часть собравшихся вижу впервые.
Когда гроб доносят до моего ряда, опускаю глаза в пол и принимаюсь считать про себя до шестидесяти. По прошествии минуты решаюсь поднять взгляд. Весьма удачно: мимо меня как раз плетутся замыкающие унылого «паровозика», локомотив которого в виде гроба уже достиг паперти. Церковь погружается в тишину.
Я не жалую ни людей, ни религию. Как следствие, похороны у меня восторга тоже не вызывают, и мучения мои пока еще не завершились.
Медленно встаю и бреду за остальными.
Небо затянуто мрачной серой пеленой, что для сегодняшнего дня весьма уместно, пускай для ноября картина и совершенно обычная. Прощающиеся уже окружают плотным кольцом свежевырытую могилу, что меня вполне устраивает. Постою себе с краешка и смоюсь в ту же секунду, как этот фарс закончится.
Подбираюсь поближе, чтобы поглазеть на последний приют Эрика и понаблюдать, как гроб опускают в яму. Священник комментирует действо стихом, по-видимому, из Послания к Коринфянам:
— «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся».
Желания внимать его неискренним речам у меня нет совершенно, и я предаюсь воспоминаниям об Эрике и поре куда счастливее нынешней.
В 1993 году я закончила Манчестерский университет с дипломом первой степени по англистике и, полная решимости построить карьеру журналистки, устроилась в газетенку в сонном захолустье. Спустя шесть невыносимо долгих лет до моего сознания дошло, что за репортажи о сельских торжествах и благотворительных мероприятиях Пулитцеровскую премию я ни в жизнь не получу. Что ж, мне удалось устроиться в центральную газету, однако положение мое в иерархии издания поначалу было столь низким, что, случись мне установить подлинную личность Джека-Потрошителя, моего подвига никто бы всерьез не воспринял.
А потом в газете появился Эрик и взял меня под свое крыло.
Старше меня на тридцать один год, он уже был маститой акулой пера и обладал кучей всяческих наград. И я очень многим ему обязана. Эрик воспринимал журналистику как археологию, что подразумевало медленное и методичное раскапывание истины. Семь лет мы были с ним сообщниками, однако газета закрылась, и пути наши разошлись. Эрик вышел на пенсию, a я зацепилась за лучшую работу, что удалось найти. Не ахти какую, но на жизнь хватает.
— …и предаем его тело земле.
Я возвращаюсь в реальность. Священник склоняется, берет пригоршню земли и со словами из Екклесиаста бросает ее в зев могилы:
— «Все произошло из праха, и все возвратится в прах».
Начиная с вдовы Эрика, прощающиеся по очереди бросают землю в яму. Дурацкий обычай, если вдуматься.
На этом, без всякого торжественного финала, похороны завершаются. Все медленно расходятся, наверняка уже только и помышляя, что о поминках да заливании скорби алкоголем. Самое время линять.
Увы, не успеваю я сделать и десяти шагов по мокрой траве, как раздается чей-то возглас:
— Боже мой, глазам своим не верю! Да это же Эмма Хоган!
Голос я узнаю, однако предпочла бы пропустить оклик мимо ушей. К сожалению, я нахожусь слишком близко от говорившего, и симулировать глухоту не получится. Оборачиваюсь и изображаю улыбку:
— О, привет, Алекс.
Со своим бывшим коллегой Алексом Палмером в последний раз виделась я лет девять — десять назад. И время, судя по всему, его в свои любимчики не записало.
Он вразвалочку подходит ко мне и чмокает в щеку.
— Прекрасно выглядишь, Эмма! Как жизнь?
— Спасибо, хорошо. А у тебя?
— У меня тоже все пучком, спасибо.
Наступает неловкое молчание: Алекс подыскивает тему для разговора, я — благовидный предлог удрать.