Пускай я не способен изменить прошлое, надеюсь, ты позволишь мне изменить твое будущее. В конверт вложены контактные данные моего поверенного: все мое отныне твое. Это довольно приличная сумма денег, и ты вольна распорядиться ими по собственному желанию — инвестировать, потратить, пожертвовать. Поступай как хочешь. В любом случае это лишь крупица того, что я тебе должен.
Теперь мне остается лишь попросить тебя об одной услуге. Я подготовился к смерти, приобретя участок на том же кладбище, где похоронена и твоя мама. Участок напротив ее могилы, и хотя не совсем там, откуда я мог бы смотреть на нее целую вечность, но все же достаточно близко. Я не прошу у тебя прощения. Просто однажды остановись рядом и попрощайся со мной. Просить я не имею права, но, быть может, прощание со мной поможет тебе жить дальше.
Береги себя, мой ангел.
Мне хочется перечитать письмо, но глаза застилают слезы. Меня вот-вот поглотит печаль, каковой я в жизни не ведала, в то время как рассудок мой и без того близок к безумию. От полного крушения меня удерживает один-единственный порыв: немедленно посетить могилу отца.
Непослушными руками я убираю письмо и фотографии обратно в конверт. Встаю и едва лишь принимаюсь рыться в сумочке в поисках носового платка, как дверь в кабинет открывается.
— Эмма, вы в порядке? — мягко спрашивает Мэнди.
Я прикусываю губу и киваю.
— Конверт… Его оставил ваш отец?
Снова киваю.
— Как мне его не хватает, — вздыхает старушка. — Вы даже не поверите.
Она подходит ко мне и обнимает. В любом другом случае я бы отшатнулась, однако в данный момент потребность в успокоении перевешивает врожденную некоммуникабельность. Никогда еще объятья не были мне столь необходимы. Через какое-то время Мэнди отстраняется и произносит:
— Он был хорошим человеком.
— Я тоже это поняла.
— Возможно, вас заинтересует, что наш комитет решил переименовать «Фонд НТН».
— Вот как?
— Да, со следующего месяца мы будем именоваться «Фондом Денниса Хогана».
— Ох, вот это… Не сомневаюсь, он очень гордился бы этим! Как и я.
— Это самое меньшее, что мы можем сделать, — отвечает Мэнди. Она присаживается на краешек стола. — Мы надеемся, что его наследие будет жить еще многие поколения. Ведь мы будем продолжать свою работу, не в последнюю очередь благодаря созданному им фонду.
— Значит, он обеспечил вашу организацию дальнейшим финансированием?
— О да. Он завещал нам некоторую недвижимость, в том числе и это здание. Арендного дохода с этой недвижимости более чем достаточно для обеспечения наших базовых потребностей.
— Что ж, рада слышать, — шмыгаю носом я. — Он вам не говорил, откуда у него средства на пожертвования?
— Я как-то поинтересовалась у него, — улыбается старушка. — А он только рассмеялся да пошутил, что делится награбленным. Думаю, он был слишком скромным, чтобы рассказывать правду.
«Ах, Мэнди, если б ты только знала, если б только знала…»
— Кажется, у него было неплохое чувство юмора?
— Уж не сомневайтесь. И все волонтеры любили его за это.
Пару секунд я размышляю над ее словами.
— Вы, случайно, не подыскиваете новых волонтеров?
— Уж их-то мы всегда ищем, — смеется Мэнди. — А что? У вас есть кто-то на примете?
— Вообще-то, я.
— О! Это было бы чудесно. Уверена, Деннис гордился бы, что вы продолжаете его труд.
— Вряд ли я способна составить ему замену в плане влиятельности, просто в данный момент я вроде как не у дел, так что вы окажете мне услугу… А пожалуй, даже две.
— Две?
— Вы лучше кого бы то ни было другого знали моего отца. И мне хотелось бы знать, каким человеком он был — так кого же еще мне расспрашивать?
Она кладет руку мне на плечо.
— Для меня это будет честь.
— А сейчас я пойду. Наверняка у вас и без меня полно хлопот.
— Уж это точно. У нас тут прямо настоящая стройка из-за ремонта.
Я уже направляюсь к дверям, как вдруг мне приходит в голову одна мысль:
— Могу я поинтересоваться, Мэнди, а почему с сыростью в кабинете отца не боролись, пока он там работал?
— Он сам настаивал, чтобы комнату не трогали. Хотя и взял с меня обещание, что к ремонту приступят в первую очередь, если с ним что-нибудь случится.
По-видимому, Мэнди была одной из немногих, кому отец мог доверять, а где же лучше всего спрятать адресованное мне послание, кроме как под половицами кабинета, о существовании которого посторонние даже не догадывались?