Гуцинь грянул новую мелодию, и рука, сперва бессильно зависнув в воздухе, наконец шлепнулась на землю. Еще какое-то время ее пальцы конвульсивно подрагивали, а затем замерли и они.
Цзинь Гуанъяо осторожно перевел дыхание — и только после этого осознал, что он мертвой хваткой сжимает жесткую ткань ханьфу своего спасителя. Умом он понимал, что надо отпустить и извиниться, однако пальцы словно свело судорогой, и руки отказывались подчиняться разуму.
— Эм… Молодой господин, отпустите Ханьгуан-цзюня! — немного растерянно попросил старший из юных адептов.
Все остальные смотрели на него с плохо скрываемым осуждением. Цзинь Гуанъяо усилием воли заставил себя аккуратно, по одному, расцепить плотно стиснутые пальцы. Это не Лань Сичэнь, это его брат, а обниматься с этой ледышкой Яо никогда даже в голову не приходило. Ничего удивительного, думал он, слушая скорбные рассказы Сичэня, что Вэй Усянь предпочел быть растерзанным собственными мертвецами, лишь бы не оставаться с этой ходячей статуей наедине. Нет, конечно, Цзинь Гуанъяо уважал Лань Ванцзи как заклинателя и тем более как брата Лань Сичэня, но при попытке представить его в постели хоть с кем-нибудь пасовала даже его хорошо развитая фантазия.
— Прошу прощения, — пробормотал Цзинь Гуанъяо, когда его пальцы, наконец, полностью освободили ханьфу Лань Ванцзи от своего присутствия. — И благодарю за помощь.
От статуи он ответа, разумеется, не дождался, зато к нему подскочил один из юношей, тот, что побойчее.
— Ты кто вообще такой? — спросил он с подозрением. — Ты так улепетывал от этой руки! Признавайся, ты что-то знаешь?
— Нет! — чересчур поспешно возмутился Цзинь Гуанъяо и тут же отругал себя за торопливость. Теперь надо было приложить усилия, чтобы выкрутиться. — Я просто подумал, что эта рука ополчилась на всю нашу семью. Сперва она убила моего кузена, а потом и дядю с тетей. Как мне было не опасаться, что она набросится и на меня?
— Ты тоже Мо? — нахмурившись, спросил парень, и Цзинь Гуанъяо с готовностью закивал.
— Мо Сюаньюй, молодой господин, — подтвердил он.
— Но ты заметил эту руку даже раньше нас, — вмешался в разговор старший юноша. — Ты первым обратил на нее внимание.
Орден Гусу Лань очень тщательно подходил к обучению своих адептов. Те не теряли своей въедливости даже перед лицом таких сиятельных господ как Ханьгуан-цзюнь.
— Разумеется, заметил, — ответил ему Цзинь Гуанъяо мрачным взглядом. — Я ведь не такой молокосос, как вы! Я тоже заклинатель! Из ордена, который не хуже вашего, между прочим!
— Что же ты сам не сразился с этой рукой? — не удержался от подколки бойкий парнишка.
— Вот еще! — вспоминая повадки Мо Сюаньюя, обиженно надулся Цзинь Гуанъяо. — Это вас моя тетка наняла для ночной охоты, а вовсе не меня!
— Да ты просто ни на что не способен! — продолжили было наседать на него, но затянувшуюся перепалку прервал холодный голос:
— Довольно.
Мальчишки замерли, а затем, будто по команде, отвернулись от Цзинь Гуанъяо, уставившись на своего драгоценного Ханьгуан-цзюня. Гуанъяо тоже посмотрел в ту сторону и едва не застонал от разочарования. Лань Ванцзи как раз заканчивал упаковывать руку в мешочек цянькунь.
Это была недопустимая оплошность с его стороны! Ни одна часть дагэ не должна была попасть к любому хоть сколько-то могущественному заклинателю. И уж точно не к Ланям! Цзинь Гуанъяо проводил тоскливым взглядом мешочек, который Лань Ванцзи со своим неизменно равнодушным видом привязал к поясу. Станет ли тот расспрашивать «темную тварь» лично или покажет брату — это было не столь важно. Неважно даже, узнает ли Лань Сичэнь руку Не Минцзюэ. Тайна Гуанъяо оказалась опасно близка к раскрытию уже в тот самый момент, как попала в чересчур светлые и чересчур чистые ланьские руки.
Цзинь Гуанъяо этой ночью повезло только в одном: все четыре пореза исчезли с его левого предплечья. Но все же он предпочел бы справиться с этой небольшой проблемой сам, без непрошеной помощи дагэ.
========== Глава 6 ==========
После завтрака Цинь Су наконец удалилась, и Мо Сюаньюй получил возможность перевести дыхание. Подумав, он все-таки надел обратно штаны и от души потянулся. От вкусной и сытной — на его вкус — еды он расслабился, и его потянуло в сон. Жизнь Мо Сюаньюя не баловала, но сон был одним из немногих оставшихся ему удовольствий. Конечно, иногда его кузен вваливался не вовремя, грубой обыденностью врываясь в царство прекрасных грез, в которых Мо Сюаньюй ласкал такого послушного и на все согласного Яо-гэ или же вырезал всю свою склочную деревенскую родню и становился новым великим темным заклинателем. После чего захватывал власть над всеми орденами и — опять-таки — заполучал Яо-гэ в свое полное распоряжение.
Телу же Цзинь Гуанъяо сна по жизни не хватало. Еще в период своего пребывания в Башне Золотого Карпа, следя за братом дни и — особенно пристально! — ночи, Мо Сюаньюй имел возможность раз за разом убеждаться, что Яо-гэ сном дорожил мало. У него всегда находилась какая-нибудь работа: или по делам собственного ордена, или по общим. Если же у него и выпадали свободные часы, то он спешил куда-то в подземелья или скрывался в своем потайном кабинете. Оба места являлись довольно секретными, подавляющее большинство людей даже не знало об их существовании. Мо Сюаньюй — знал, но проникнуть туда не мог. Однако прекрасно понимал, что ни в потайном кабинете, и ни тем более в подземельях Яо-гэ наверняка не спит.
В результате выходило, что на сон у Цзинь Гуанъяо в сутки выпадало часов пять, а то и вовсе четыре. Каким-то чудом ему этого вроде бы хватало, однако сейчас, вытянувшись на кровати в сытой неге, Мо Сюаньюй ощущал в этом теле груз накопившейся за годы усталости. Видимо, воля Яо-гэ была гораздо сильнее его физической оболочки.
Не будет ничего дурного, подумал Мо Сюаньюй, ерзая по шелковым простыням, если он сперва просто немного поспит. Или много. Все-таки, какой бы жесткой эта кровать ни была, она все равно многократно превосходила достоинствами его жалкий топчан.
И действительно, стоило Мо Сюаньюю перевернуться на живот и уткнуться носом в подушку, хранящую запах волос Яо-гэ, как он провалился в сон.
Проснулся Мо Сюаньюй, когда уже смеркалось. Еще не открыв глаз, он вцепился в подушку и потерся о нее носом. Однажды, помнится, Мо Сюаньюю удалось украсть рубашку Яо-гэ. Он проходил в ней до тех пор, пока его собственный запах не перебил запах Яо-гэ — и только тогда с расстался с нею. Сейчас, в этой чистой благоухающей неге вспоминать о прошлых проделках было даже забавно.
Мо Сюаньюй перекатился на спину и, вытянувшись во весь рост, улыбнулся. Его тело хорошо отдохнуло, и даже есть не особенно хотелось. Час был достаточно поздний, и оставалась надежда, что сегодня к нему уже больше никто не заглянет.
Навалявшись вдоволь, Мо Сюаньюй поднялся с кровати и подошел к окну. Белоснежные шапки пионов призрачно сияли в сгущающемся полумраке, будто на двор опустилось множество маленьких лун. Мо Сюаньюй едва заметно сморщил нос: не очень-то он любил пионы. Яо-гэ, кстати, тоже. Для него они всегда были лишь символом его ордена и его власти, а цветы он предпочитал другие.
Пальцы Мо Сюаньюя, до этого чуть рассеянно поглаживавшие золотистую занавеску, замерли, смяв тонкую ткань. Только что он поймал себя на мысли, что отчего-то думает о Яо-гэ в прошедшем времени. В груди все похолодело, а в горле встал колючий комок.
Почему он не подумал об этом раньше?
Мо Сюаньюй поднял руку — левую, правая по-прежнему бездумно хваталась за несчастную занавеску, словно та могла служить опорой, — и провел рукой вдоль не своего лица. Он так радовался утром, что, несмотря на темнейший ритуал, остался жив и даже заполучил тело Яо-гэ, что совсем не подумал, куда же делась его душа.
Могло ли случиться так, что Старейшина Илина в уплату за свои труды забрал душу не призвавшего его человека, а того, кто этому человеку дороже всех? В описании ритуала про такую возможность ничего не говорилось, но в тот единственный раз, когда Мо Сюаньюю довелось попасть в потайной кабинет, он видел эти записи только мельком, а потом, когда ему помогли, все и вовсе стало таким расплывчатым…