Уже почти дойдя до конца тайного хода, Цзинь Гуанъяо осознал, что не учел еще одного фактора. В кабинете хранилась голова Не Минцзюэ, пусть и тщательно запечатанная многочисленными могущественными талисманами. Однако руку в мешочке цянькунь держали всего пара — на большее у Цзинь Гуанъяо не хватило денег — не самых сильных талисманов, и она, почуяв родную часть, взыграла с новой силой.
Как бы ни хотелось Цзинь Гуанъяо действовать осторожно, из своего потайного кабинета он вылетел стремительно. У него почти не осталось никаких сил, и он лишь надеялся, что рука дагэ не подложит ему такую свинью, освободившись прямо посреди Благоуханного Дворца.
Бронзовая поверхность зеркала осталась далеко позади, и мешочек на поясе перестал раскачиваться, словно от штормового ветра. Цзинь Гуанъяо с трудом перевел дыхание и дальше пошел спокойнее. Он и так рисковал привлечь внимание: во внутренних покоях все слуги носили характерные одеяния, а его собственный скромный наряд с первого взгляда выдавал чужака. Подумав, Цзинь Гуанъяо решил, что ему все же стоит переодеться. Где бы сейчас ни находился Мо Сюаньюй, его будет проще искать, спрятавшись за клановыми цветами.
Цзинь Гуанъяо скользнул в примыкающую к спальной гардеробную. Он помнил, что у него, помимо официально-помпезных, имелись и куда более скромные одеяния. И действительно, в одном из сундуков нашлось достаточно простое золотистое ханьфу. Правда, телу Мо Сюаньюя оно было несколько коротковато, но все равно выглядело лучше, чем уже изрядно потрепанный странствием деревенский наряд.
Цзинь Гуанъяо как раз завязывал на талии пояс, когда протяжный стон заставил его вздрогнуть. В первый момент ему показалось, что за стенкой кого-то убивают, и лишь когда стон повторился, Цзинь Гуанъяо осознал, что это был звук страсти.
За стеной располагалась его собственная спальня. Цзинь Гуанъяо, пребывая в уверенности, что в такое время суток там никого нет, действовал в гардеробной, не таясь, однако сейчас запоздало замер. В спальне определенно кто-то был: кто-то нагло, бессовестно, разнузданно предавался там разврату.
Цзинь Гуанъяо крепко зажмурился и глубоко вдохнул так много воздуха, как только смог. И лишь медленно выдохнув, он открыл глаза и заставил себя сосредоточиться.
В спальне Верховного Заклинателя с большой долей вероятности должен был находиться сам Верховный Заклинатель. Цзинь Гуанъяо не представлял, у кого из посторонних хватило бы наглости заняться там сексом. Значит, вопрос состоял только в том, кого именно его тело затащило в свою постель.
Первую, самую логичную, мысль о жене Цзинь Гуанъяо отмел с ужасом. Мо Сюаньюй – а если тело живо и функционирует, в его теле наверняка находится именно Мо Сюаньюй, – конечно, не знал, что Цинь Су является им обоим единокровной сестрой, однако он был таким законченным обрезанным рукавом, что заподозрить его в связи с женщиной не представлялось возможным. Цинь Су, правда, до сих пор иногда подавала робкие намеки, что они вполне могли бы вернуться к супружеской жизни и, возможно, даже попытаться дать жизнь новому ребенку. Цзинь Гуанъяо удавалось раз за разом плавно от этих намеков уклоняться, причем делая это так, чтобы никоим образом не задеть самолюбие супруги. Окажись в его теле кто другой, и он мог бы подумать, что Цинь Су просто улучила момент и добилась своего, но, насколько Цзинь Гуанъяо знал Мо Сюаньюя, того было не затащить в одну кровать с женщиной никакой силой.
А это означало, что сейчас, посреди белого дня, глава ордена Цзинь, Верховный Заклинатель, в своей спальне имеет какого-то мужика.
Цзинь Гуанъяо прикрыл лицо обеими руками и тихонько, на грани слышимости застонал. Если способности к конспирации у Мо Сюаньюя остались прежними, то о его интрижке наверняка знает уже вся Башня Золотого Карпа. А это означало, что тщательно взращиваемая, годами оберегаемая репутация пошла прахом.
Кого, когда и каким образом этот сексуально озабоченный придурок умудрился затащить в свою постель?!
Вопрос не имел ответа. Цзинь Гуанъяо без ложной скромности знал, что является красивым человеком. Не таким эталонным, как Два Нефрита Гусу Лань, и даже не таким изысканно-лощеным, каким был Цзинь Цзысюань, но по-своему очень и очень привлекательным. Если бы он захотел, в его объятия, как и ранее в объятия его отца, с готовностью упали бы многие.
Мо Сюаньюй сам столько лет увивался именно за своим старшим братом, и даже за пять лет в изгнании не позабыл его. С кем же он успел настолько сблизиться за каких-то жалких несколько дней?
Цзинь Гуанъяо никогда не было нужды самому заходить в гардеробную за своими одеяниями: их приносили слуги. Однако между гардеробной и спальней все же имелась сдвижная панель, и он об этом знал. Цзинь Гуанъяо, едва вселившись в покои главы ордена, исследовал их и прилегающую территорию вдоль и поперек. Подпольная деятельность в Знойном Дворце хорошо натаскала его в деле выявления скрытых ниш и потайных ходов. А эта панель даже не была секретной – просто неиспользуемой.
Цзинь Гуанъяо осторожно сдвинул панель и заглянул в собственную спальню.
Угадал он верно: это именно его тело с сосредоточенным упоением сейчас в кого-то вколачивалось. Цзинь Гуанъяо с детства привык к развратным зрелищам и оттого никогда не находил весенние картинки хоть сколько-то возбуждающими. Для него чужой секс всегда подсознательно ассоциировался с работой: грязной, унизительной и зачастую болезненной. Однако смотреть на себя самого неожиданно оказалось притягательно. Цзинь Гуанъяо не мог отвести глаз от своей стройной и гибкой фигуры, с тайным удовольствием отмечая, что его мышцы при напряжении, оказывается, выглядят достаточно рельефными.
Цзинь Гуанъяо зачарованно следил за тем, как его руки с силой вцепляются в чьи-то белые, словно выточенные из драгоценного нефрита плечи, как прогибается чья-то широкая, хотя и изящно очерченная спина. Что бы Цзинь Гуанъяо ни думал о своем легкомысленном братце, а партнера он себе умудрился подобрать потрясающе сложенного. Такую великолепную фигуру, пожалуй, вполне мог бы иметь даже сам…
Цзинь Гуанъяо, позабыв обо всем, издал приглушенный возглас, и тут же поперхнулся им, словно забыв, как дышать.
Мо Сюаньюй не обратил на него ни малейшего внимания: то ли не услышал вовсе, то ли так был занят своим делом, что не счел нужным отвлекаться.
Однако человек, в которого он столь сосредоточенно входил, вдруг дернулся под его руками и обернулся в сторону приоткрытой панели. Растрепавшиеся черные волосы стекали на покрывало ручейками туши. Белое лицо, непривычно расчерченное тонкими прядями, казалось покрывшейся трещинами драгоценной вазой. На ранее бледных скулах розовел рассветный румянец, а в широко распахнутых нежно-карих глазах зрачок расширился настолько, что те теперь казались черными.
Лань Сичэнь, утративший свой целомудренный доспех, сейчас казался еще прекраснее, чем когда бы то ни было ранее. А у Цзинь Гуанъяо не было даже сил разозлиться на Мо Сюаньюя за то, что тот всего за какие-то несколько дней сумел добиться того, о чем он сам годами лишь мечтал. Он лишь смотрел на эту, казалось бы, невозможную картину, и почти не ощущал того, как горечь поднимается из самых глубин его сердца, удушающее хватая за горло.
Он и Лань Сичэнь в одной кровати. Он и Лань Сичэнь предаются страсти. Лань Сичэнь с готовностью принимает в себя его плоть, и выглядит в этой позе так, как будто был рожден исключительно для нее.
Однако по-настоящему сердце Цзинь Гуанъяо едва не остановилось в тот момент, когда затуманенный взгляд Лань Сичэня вдруг стал недоуменным, и с его губ слетело растерянное:
- А-Яо?..