Я пропустил импалу, вихрем промелькнувшую мимо меня, и продолжал пристально вглядываться в камыши. Пламя теперь бушевало, как в топке. Оно бесновалось и ревело, пожирая камыши. Огненные искры взлетали футов на двадцать, а то и выше. Раскаленный воздух плясал, причудливыми струями поднимаясь вверх. Однако от полузеленых камышей шел густой дым, валом катившийся в мою сторону. Ветер прижимал его к земле. И вдруг сквозь треск и гул огня я услышал рев потревоженного льва, потом другого, третьего… Значит, львы и вправду были дома.
Теперь я начал волноваться. Вы ведь знаете, друзья мои, что ничто так не ударяет по нервам, как приближение льва, если не считать, разумеется, раненою буйвола. Еще больше я встревожился, когда увидел сквозь дым, что все львиное семейство пробирается вдоль края камышей. Иногда они приподнимались над камышами точь-в– точь кролики, выглядывающие из норы, – но, заметив всего ярдах в пятидесяти меня, прятали головы снова. Я понимал, что львов порядком поджаривает и эта игра недолго еще продлится. И действительно, все четверо разом покинули укрытие. Старый черногривый дев опередил остальных на несколько ярдов. За всю свою жизнь охотника я не видел более великолепного зрелища, чем эта четверка, несущаяся прыжками по велду на фоне густой тучи дыма. За ними, как в жаркой печи, пылали камыши.
Я рассчитывал, что по пути к заросшему кустарником оврагу они промчатся мимо меня на расстоянии примерно двадцати пяти ярдов. Поэтому, сделав глубокий вдох, я тщательно прицелился в плечо льва – того самого, черногривого, – с таким расчетом, чтобы пуля, сместившись на дюйм или два, угодила в сердце. Лев попал мне на мушку, и мой палец уже начал нажимать на спусковой крючок, когда я вдруг ослеп от искры, влетевшей мне в правый глаз. Я заплясал от боли, принялся тереть глаз и более или менее протер его как раз вовремя, чтобы полюбоваться, как хвост последнего льва скрылся за кустарником в верхней части оврага.
Можете себе представить, как я бесновался! Надо же было слу– читься такому невезению! Выстрел на открытом месте непременно принес бы удачу.
Однако я не желал признавать себя побежденным и бросился к оврагу. Погонщик Том кричал и умолял меня не ходить туда. Я никогда не выставлял себя отчаянным храбрецом, да я таким не был сроду. Но на этот раз я твердо решил: либо я убью львов, либо пускай они прикончат меня. Поэтому я сказал Тому, что он может не ходить за мной, если не хочет, но сам я пойду, что бы там ни было. Том происходил из народа свази и был отважным парнем. Он пожал плечами и, бормоча, что я сошел с ума или околдован, покорно пошел за мной следом.
Вскоре мы достигли оврага. Он имел ярдов триста в длину и порос совсем не так густо, как казалось издали. Тут-то и началась комедия. За каждым кустом мог прятаться лев, ведь их было все-таки четверо. Оставалось решить, где же именно они находятся? Я уж и смотрел, и высматривал во всех направлениях, а душа у меня то и дело уходила в пятки. Наконец я был вознагражден: за кустом мелькнуло что-то желтое. В тот же миг из-за другого куста, как раз напротив меня, выскочил львенок и помчался галопом обратно к выгоревшей части озерка. Я сделал поворот кругом и выстрелил, не целясь. Пуля раздробила ему хребет в двух дюймах от копчика. Львенок перевернулся через голову и упал, беспомощный, но глаза его горели яростью, Погонщик прикончил его ассегаем. Я открыл затвор и поспешно вытащил гильзу. Потом я понял, что она, очевидно, разорвалась в стволе и часть заряда застряла там. Так или иначе, когда я пытался вогнать новый патрон, он вошел только наполовину. И поверите ли, именно в этот момент соизволила появиться на сцене львица: ее, очевидно, привлекли вопли детеныша. Она остановилась шагах в двадцати от меня, хлеща хвостом по бокам, и вид у нее был зловещий донельзя. Я медленно отступил, стараясь вогнать патрон. Тут она направилась в мою сторону короткими прыжками, всякий раз приседая на мгновение. Опасность надвигалась неотвратимо, а патрон все не входил. Как ни удивительно, я думал в эту минуту о фабриканте, выпускающем такие патроны. Имени его я вам не назову, но тогда мною владело одно страстное желание: если уж зверюга схватит меня, пусть и фабриканта постигнет достойное возмездие. Убедившись, что патрон не входит, я попытался вытащить его, но он заклинился. А, между тем, если я не закрою затвор, то не смогу выбить гильзу и воспользоваться вторым стволом, то есть останусь, в сущности, безоружным.
Я начал медленно отступать назад, не спуская глаз с львицы, подползавшей на брюхе. Она двигалась беззвучно, все хлеща себя хвостом по бокам, и тоже не спускала глаз с меня. А по глазам ее было видно – через несколько секунд она прыгнет. Я изо всей силы нажимал ладонью на медную закраину гильзы, пока из руки не потекла кровь. Глядите, следы остались до сих пор!
Тут Куотермэн поднес к свету правую руку и показал нам четыре или пять белых шрамов на том месте, где запястье переходит в кисть.
– Но это нисколько не помогло, – продолжал он, – патрон не двигался с места. Никому не пожелаю очутиться в таком переплете. Львица вся подобралась, и я уже попрощался с жизнью, как вдруг откуда-то сзади раздался голос Тома:
– Возьми вправо! Ты идешь прямо к раненому львенку!
Я не очень-то понимал, в чем дело, но все же послушался и, не отрывая глаз от львицы, продолжал отходить, теперь уже взяв в сторону под прямым углом. И что вы думаете? К моей величайшей радости, львица, негромко рыкнув, выпрямилась и побежала вверх по оврагу.
– Пойдем, нкоси, – сказал Том, – вернемся к фургону.
– Хорошо, Том, – ответил я, – я вернусь. Но сперва убью остальных трех.